Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером
Шрифт:
Нам удалось спасти до тридцати человек, которые были связаны с повседневной работой.
После провала в июне 42-го г. мне удалось, когда были арестованы Соколы, спасти нашу шифровалыцицу
Веру Аккерман. Несколько лет назад она умерла от рака. Удалось не допустить ареста Клода Спаака.
Мишель (фамилии его не даю) живет в центре Парижа.
Не была арестована Люси Жиро, жена Пьера Жиро, связная и шифровалыцица, не удалось арестовать Жюльет, находившуюся в большой опасности. Года два назад она умерла в Дижоне. Удалось нам отсечь все связи от жены Пориоля — Елены. Она была той подпольщицей, которая приняла важнейшее мое сообщение из гестапо и передала дальше — с точки Жюльетт — в январе 45-го г. Живет в Париже. Коммунистка, отлично выступала на процессе Роше.
Группа пяти испанцев. Имела три рации. Эскудера, его жена и трое других. Это были наши резервные радиогруппы, для Москвы. О них знали только я и Гроссфогель. Не позволили арестовать жену Каца — Сесиль Фихтенцвайг, которая
Удалось предотвратить арест Ковальского, он был руководителем всех групп партизанского Сопротивления, итальянских, испанских, еврейских и т. д., спасли Шарля Лидермана, доктора Дзеннера Енкера Ширтока, мадам Лихонину.
Вместе с товарищами мне удалось установить, что больше 30 человек не были арестованы, удалось оборвать связи.
Среди сотни разведчиков, работавших в Бельгии и Франции, связанных с Центром, из них 65 было арестовано, 35 человек не были арестованы. Около 30 членов Красной капеллы пережили войну, а в общем из ста пережили войну человек 60. Такой положительный итог по Франции я объясняю тем, что у нас не было изменников. По группе во Франции, с того дня когда я создавал эту группу, — в 1938 г. вместе с Гроссфогелем, а первыми моими разведчиками были Кац, Куант, Альфред Корбен, потом контакты с Фернаном Пориолем, с Мишелем, Сюзан Спаак, Кете Фёлькнер, здесь не было ни одного изменника. Кроме того, базируясь на опыте того, что было в Бельгии, вся оргсистема Красного оркестра была такова, что люди знали только то, что им нужно было знать. Поэтому для них была облегчена борьба, когда они попались в руки гестапо. С одной стороны, те, которые очень много знали. Кроме меня, знал все Гроссфогель. Был моим заместителем. В тюрьме строго придерживался нашей тактики. Утверждал, что занимался только коммерческими делами. По другим вопросам обращайтесь к Отто. Его шантажировали, грозили убить жену и ребенка, все это он выдержал.
В Бельгии было арестовано 32 человека. Почти все, которые там работали. Почему так получилось? Измена. Изменил Ефремов. Когда был арестован в июне 42го г., он абсолютно все передал в руки немцев. Передал людей, связи, рации. Это подтверждает то, что было ошибкой назначать его заместителем Кента. Центр потом признал это, я добивался, чтобы не слишком централизовать работу.
Во Франции было все лучше подготовлено и потери оказались меньшими. Арестовано во Франции 30 человек, это составляет около 45%. То, что говорят противники о полном разгроме Красного оркестра, это все ложь.
ПРОДОЛЖЕНИЕ БЕСЕДЫ
Кто были наши самые первые люди, когда я приехал в Европу. В 36-м г., когда я ехал по делу провала, первым человеком, который мне помог, а потом был связан с нами по разведке, был муж Регины, которая теперь живет в Москве. Он — Шрайбер, она Регина Штром. Оба были первыми людьми, которые начали помогать мне, начиная с декабря 36-го г. Погиб Шрайбер очень глупо — не попал на советский пароход, в Марселе. Когда немцы пришли в Париж, их квартира была на подозрении французской полиции. Регина с ребенком были спасены. С помощью Суслопарова их отправили в Советский Союз. Посольство советское оставалось до нападения Гитлера на Советский Союз. Шрайбер находился во французском концлагере. Нам удалось его освободить. Поехал в Лион и в начале 43-го г. был арестован. С нами он был связан с декабря 36-го г.
После своего освобождения в Москве узнал о плохом положении Регины с ребенком, что они без квартиры, то я написал маршалу Жукову. Каким-то чудесным образом письмо попало в его руки. Написал, что дело касается жены и ребенка нашего советского разведчика, который погиб тогда-то, что она содействовала нам и мне ее удалось спасти, отправить в Москву, где она находится несколько лет, и они все остаются без квартиры. Через три дня меня вызвали в Главразведупр. Спрашивают — где эта Регина? Она немедленно должна поехать осматривать квартиру. Выяснилось, что Жуков, прочитав письмо, снял трубку и позвонил директору Разведупра. Это было в 1954 г.
Лео Гроссфогель был тем человеком, с которым я разрабатывал все планы. Когда в 38-м г. я приехал в Бельгию, чтобы организовать группы, мы с ним начали искать подходящих нам людей. Первым был товарищ, которому мы дали кличку Боб, а настоящая фамилия 1 была Избуцкий. Герман. Бельгиец, рабочий, очень большой инициативы. В 38-м, 39-м гг. он помогал нам создавать сеть. Квартиры, связи был его делом. Нам нужен был человек, который мог бы свободно разъезжать по
Бельгии. Мы сняли его с работы, сделали из него коммивояжера. Сделали мотоциклет с товаром и он ездил по Бельгии, продавал разные домашние вещи. Под таким прикрытием он и работал. Кроме того, он прекрасно знал людей в Бельгии. Когда встал вопрос о подготовке людей, прибывавших из Центра, — Кент, Аламо и все поиски квартир, легализация и пр., так называемую «черную работу» брал на себя Боб. В то время активной разведывательной работы в Бельгии мы не вели, но если что-то попадало под руки, то это собиралось. У Боба были жена и больной ребенок. Из
Боб свел меня с Шпрингером. Этот человек вызывал полное доверие. Когда он погиб, мы не знаем точно. Знаем, что приговорен к смерти был в 43-м г. Не знаю, что произошло с женой его. Ее удалось спасти. Ребенок был болен туберкулезом. Семья Боба одно время находилась под надзором гестапо. Были у него родители, которых удалось тоже спасти от преследования.
В летописи Красного оркестра Избуцкий должен занять свое место. После Гроссфогеля он был главным моим сосоздателем Красного оркестра, первым разведчиком нашей группы.
Теперь о Лесовом. Это изумительная фигура. Он русский. После Октябрьской революции он вместе с семьей ребенком был вывезен за границу, во Францию. Ему бы теперь было 65 лет. Жизнь его во Франции очень интересна. Сам пробивался в жизни. Несколько лет прослужил в лежьон этранжер — иностранном легионе. Иностранцы, желавшие получить французское подданство, могли это сделать, пройдя через легион. Их отправляли в колонии. Он несколько лет был солдатом легиона. По своей выправке, уверенности это был настоящий солдат, офицер во всем. В дисциплине, поведении и т. д. По профессии он был квалифицированным зубным техником. Он всегда искал и применял новинки в своей работе. В очень юном возрасте стал коммунистом. По характеру напоминал Аламо. Заниматься там пропагандой — для него вещи не стоящие. Надо было заниматься делами более важными. Когда начались испанские события, он вместе с женой уехал туда. Стал специалистом по диверсиям. Руководил диверсионной работой против Франко и его армии. Занимался он отправкой писем, маленьких свертков, посылок, начиненных взрывчаткой. Это все стреляло, все разрывалось. На его счету был не один офицер-франкист. Жена его жива. Зовут ее Мира. Родилась в Палестине. Дочь балагулы{140} с Украины. Я знал ее там, когда она училась в гимназии. С тех времен была активной комсомолкой в Палестине. На каждой демонстрации, когда надо было драться с полицейскими, Мира была первой. Сидела в тюрьмах, когда ей было 15—16 лет. Потом приехала в Париж. Там познакомились и поженились. Оба были коммунистами, вместе были на исключительно опасной работе. После Испании он вернулся в Париж. Мне кажется, что во время Испании он был связан с КГБ. Вероятно, ему дали указание: после Испании ждать. Он вернулся, ему удалось избежать лагеря, устроился как техник, имел свой кабинет в центре около крупного магазина «Прентан», но он рвался к активной работе. В 40-м г., когда была оккупирована Франция, он пришел ко мне и сказал, что ждать больше не может. Просил принять его в нашу группу. Летом 41-м г. отправил я депешу в Центр о том, что ко мне обратился Алекс (Александр Лесовой), дал ему характеристику и намекнул, что он работал у соседей. Запросил — могу ли я взять его на нашу работу. Ответа не было. Перед моим арестом пришел — соседи ничего не имеют против, чтобы он приступил к нашей работе. Но в это время он уже действовал в диверсионных группах в Париже. Я не хотел его отвлекать от этого дела. Когда меня арестовали, когда расшифровали первые депеши лета 41-го г., обнаружили и депешу в Центр по поводу Лесового. Тут Гиринг и другие гестаповцы набросились на меня — кто это такой. Всеми путями я затягивал ответ, путал, но в 42-м г. от испанцев они получили из Мадрида сообщение о работе Лесового в Испании. Сообщили, что арест его имеет большое значение и он любой ценой должен быть арестован. Известно, что он руководил диверсионной сетью, а часть людей из этой сети остались в Испании. Мне пока удавалось путать их, отодвигать, давать неверные адреса. За месяц до моего побега в августе 42-го г. мне уже показали его фотокарточку, знали его бывший адрес, но не знали, как к нему подобраться ближе. Но вопрос был месяца, другого. Он был очень активен в группах Сопротивления.
После своего побега в сентябре, первое, что сделал, как только нашел какое-то пристанище, немедленно через партийные связи связался с ним, чтобы его предупредить. Состоялась моя встреча с ним. Я ему сказал, какая страшнейшая нависает угроза, а он отвечает: а что делать? Сказал ему: надо немедленно уехать к партизанам куда-то на юг Франции. Он спросил: а ты что делаешь? Я ухожу в глубокое подполье в Париже. Мне иначе нельзя. Тогда он говорит:
— Но за тобой гоняются, так же как за мной. Но ты все же остаешься... Нет, я не уеду. Остаюсь здесь и перехожу в полное твое распоряжение. Смерть так смерть, я не имею права теперь от тебя уйти.