Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая
Шрифт:
Третий телефон (второй запасной) всегда находился в тайнике у корпусного Серёги и каждую его смену — день-ночь, два дня выходных, день-ночь — давался нам в камеру. Но поскольку Бардашевский говорил Оле, что «свято место пусто не бывает», вероятно, об этом телефоне знала оперчасть. И, вероятно, кроме подозрений, что в камере есть неконтролируемый телефон, уверенности в этом у начальника оперчасти не было. И, как будто проверяя свои подозрения и не на смене корпусного Сергея, Бардашевский несколько раз звонил Оле и говорил, что через пять минут будет обыск. Получив такую информацию от Оли, я никогда на неё не вёлся, понимая, что за дверью стоят и смотрят в тоненькую щёлку между язычком, закрывающим глазок, и краем отверстия глазка в двери. Напротив, я лежал на наре спокойно. А когда щёлкал замок, не спеша шёл к столику умывальника, быстро всовывал телефон
В Киеве, как писали СМИ, началась война за Троещинский рынок — вещевой рынок, который, по газетным публикациям, принадлежал В. И. Прыщику, более известному как Прыщ. И вслед за Вовой-Бандитом в тюрьме появился Сергей Оноприенко (Салоед) — здоровенный рослый спортсмен, — который, как говорили, принадлежал к окружению Прыща. А камеру, в которой он находился, переделали в спортивный зал с гирями, гантелями и штангой из черенка от лопаты и разрешённой к хранению соли. А потом появился Саша Лищенко (Лича) — по разговорам, муж чёрненькой девочки из «Виагры» (первого состава) и финансовый директор Прыща. Я принял его за оперативного работника СИЗО, когда он поздоровался со мной на первом этаже следственки под дверью кабинета оперативников. Он был исключительно культурно одет — в кожаную куртку и костюм. Я с ним разговаривал на «Вы». А Саша улыбался, понимая такое недоразумение. А потом Саша Лича, угощая меня коньяком «Хеннесси» в прогулочном дворике, познакомил меня с директором Троещинского рынка — маленьким худеньким корейцем, у которого в кармане брюк нашли гранату, и он находился в тюрьме по статье 222 (хранение и ношение оружия). Все они были лихими парнями, как говорили в тюрьме. И благодаря их преданности Прыщ всё ещё был на свободе. Но потом, видимо, нашлись другие методы на Валерия Ивановича — так звали Прыща.
Как-то раз вечером открылась кормушка, и дежурный, сказав, что это из камеры напротив, передал мне кулёк с отрезанной половинкой сырокопчёной колбасы, кусочком голландского сыра, печеньем, парой яблок и апельсином. И впервые получив такое внимание в тюрьме, я с любопытством посмотрел в кормушку. Из кормушки камеры напротив смотрело круглое улыбающееся лицо, которое на чёрно-белом фото я уже видел несколько дней назад по телевизору, а теперь моего нового знакомого. Я поблагодарил Валерия Ивановича и тут же передал ему большущую, в термоупаковке, горячего копчения рыбину (сёмгу), которую в количестве двух штук поездом передала мне из Санкт-Петербурга мама и принёс Сергей-корпусной. А также опилочную игрушечную голову, очень похожую на ту, что я видел в кормушке, и с такой же добродушной улыбкой, как у Прыща, которую передала мне Вика. Если её поливать, то из макушки головы росла трава.
Я несколько раз видел Валерия Ивановича на следственке. А потом его освободили из зала суда — то ли по отсиженному, то ли из-за отсутствия доказательств. А потом, как и Князева, расстреляли из автомата, и тоже перед лечебным учреждением, только перед зданием госпиталя в г. Киеве.
Палыч последний раз съездил на суд. У него был приговор. Ему дали семь лет. С тех пор он искал возможность употреблять выпивку каждый день. И, полагая, что его переведут в осуждёнку, попросил меня, чтобы я как-то устроил, чтобы Оля могла получить его пенсию и передать ему деньги сюда в камеру. Чтобы, если он не будет находиться со мной, он себе сам мог покупать «лекарство» (так он называл спиртное). Я сказал, что в получении его пенсии ни времени, ни необходимости нет. И Сергей-корпусной принёс 1000 гривен — свёрток из двадцатигривневых купюр, который Палыч носил в кармане. Говорил, что, поскольку он полковник, то его карманы не обыскивают.
После каждой выданной в камеру передачи, если была его смена, со спецпоста пожизненных заключённых приходил прапорщик Коля и заботливо просил для девочки Люси, которая была осуждена первой инстанцией к пожизненному заключению и ожидала решения Верховного суда, собрать что-нибудь к чаю, заранее зная, что к чаю будут фрукты, сырки, блинчики и сладкие детские творожки.
Подошёл дежурный Коля со спецпоста пожизненных заключённых и сказал мне, что один человек (который на спецпосте, но он едет этапом) просил мне передать, что мы с ним знакомы и что он может ко мне обратиться с просьбой
Через два дня я был на следственке. И ко мне на первом этаже подошёл адвокат — высокий молодой человек, осетин, в чёрном длинном пальто и костюме и с приятной улыбкой. Он поздоровался и попросил меня, если я не возражаю, зайти в кабинет. Он открыл мне дверь, а сам остался в коридоре. В кабинете был Борис Савлохов. Мы поздоровались за руку, Борис поблагодарил меня за помощь. А также сказал, что знает, что у меня всё будет в порядке. И добавил, что также хотел извиниться за казус при первом нашем знакомстве. Я сказал Борису, что ничего не было, пожелал скорейшего возвращения домой, и мы попрощались. Вечером в тот же день Оля мне сказала, что ей позвонила Мзия, жена Бориса, и поблагодарила за то, что смогла поговорить с мужем.
А позже, неделю спустя, на следственке ко мне ещё раз подошёл адвокат Бориса. И сказал, что может мне помочь. И как бы в подтверждение добавил, что через полгода Верховный суд сбросит Борису три года.
Я сказал:
— Спасибо, я справлюсь!
Мы попрощались. Через полгода Верховный суд сбросил Савлохову три года из семи. А ещё через полгода, перед самым освобождением Борис Савлохов умер в лагере от сердечной недостаточности.
Когда был следующий шмон, к Палычу залезли в карман и забрали оставшиеся деньги. В этот же день после обеда Палыча заказали к начальнику СИЗО Скоробогачу. И Палыч переживал по поводу того, чт'o сказать начальнику относительно денег, которые у него отшмонали. Его увели, а через полчаса подошёл дежурный — за зубной щёткой, полотенцем и мылом. Сообщил, что Палычу дали десять суток и что он уже на карцере. Однако через три дня Палыч вернулся в камеру. Если не сказать, что в весёлом, то в бодром и приподнятом настроении. Он сказал, что в кабинете хозяина поговорил со Скоробогачом по душам, как полковник с полковником. Скоробогач уговаривал его написать, что он нашёл деньги во дворике на прогулке. Но Палыч сказал, что врать не будет. И написал, что это его деньги. И Скоробогач объявил ему десять суток.
Когда Палыч выходил из кабинета, он сказал, что ему дали за правду. И попрощался. Через трое суток к нему в карцер пришёл Скоробогач. И зачитал постановление об амнистии. Прапорщик-карцерист, принимавший робу и возвращавший одежду, сказал, что за тридцать лет, которые он здесь работает, амнистий в карцере ещё не было.
Но когда Палыч вернулся из карцера, все его подозрения упали на Рыбчинского, который в тот же день выходил на следственку и 100% не был ни в чём виноват (деньги у Палыча видел сокамерник — маленький, худенький и заехавший на несколько дней в нашу камеру). Но как я ни защищал Рыбчинского, Палыч стал говорить, что «рыба гнила, гнила и сгнила». И с уст Палыча всё чаще и чаще звучало «Ненавижу!»
— Мне нравится Ваш чёрный юмор, Игорь Игоревич: «сегодня беда прошла стороной, а завтра, быть может, мы встретимся с ней»! — говорил Рыбчинский.
Рыбчинский сказал, что не может оставаться, собрал вещи и по проверке вышел из камеры. Перед отъездом он взял Библию, закрыл глаза, помолился, открыл на случайной странице и с закрытыми глазами прикоснулся указательным пальцем к случайно выбранному стиху.
— Смотрите, читайте, Игорь Игоревич, Вас Бог любит!
Через полгода Рыбчинского отпустили из зала суда. А ещё через несколько лет, как мне стало известно (но, может быть, это не соответствовало действительности), он умер.
После отъезда Рыбчинского в камеру подсадили третьим человеком Виктора. Ему было тридцать лет. Чуть выше Палыча, крепкого телосложения парень, который сказал, что его привезли из лагеря из Донецка, где он уже отбывал наказание. Что его привезли по делу об убийствах Щербаня и Гетьмана, к которым он отношения не имеет. Но есть некий Вадим Заблоцкий — киллер, россиянин, москвич, причастный ко многим убийствам в Украине. Сейчас он находится в тюрьме СБУ, берёт на себя Щербаня и Гетьмана и грузит его и ещё нескольких людей, которых также привозят из других лагерей.