Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая
Шрифт:
На следующий день Оля принесла передачу. В СИЗО СБУ передачи также были разрешены один раз в месяц. Иван Мирославович взял на себя функции заведующего хозяйством. Некоторые продукты были оставлены в камере, другие сданы в холодильник.
В пятницу после обеда был обход. Присутствовали врач, начальник спецчасти, а также начальник СИЗО полковник Петруня.
Виталию Фёдоровичу Петруне на первый взгляд было не более шестидесяти пяти лет. Он был среднего роста, худощавый, одет в гражданскую одежду — чёрный костюм, туфли, голубую рубашку и синий галстук. На его круглой, небольшой, полысевшей голове вокруг залысины на макушке было несколько прядей седых волос, зачёсанных назад. Лицо у него было гладкое, с неглубокими морщинами. Глаза его смотрели, казалось,
Виталий Фёдорович спросил, есть ли вопросы, жалобы и заявления. Все дружно ответили, что нет. А Иван Мирославович от себя и за всех поблагодарил Петруню сразу за всё:
— Спасибо Вам, Виталий Фёдорович!
Потом задавал вопросы врач. В частности, спрашивал о самочувствии Ивана Мирославовича. Тот поблагодарил его, и дверь в камеру закрылась.
Затем была библиотека, книги из которой по заявкам выдавал тот же прапорщик Женя. Иван Мирославович посоветовал мне взять одну книгу. И когда прапорщик Женя мне эту книгу выдал и кормушка закрылась, Иван Мирославович взял книгу у меня из рук, открыл потёртую салатовую обложку и достал из бумажного карманчика библиотечный вкладыш, на котором сегодняшним числом последней была написана моя фамилия. Он перевернул вкладыш — на лицевой стороне в числе первых строчек за датой «1972» была написана фамилия Черновил (диссидент, борец за свободу Украины, депутат Верховной Рады, погибший в автокатастрофе в 1999 году). Иван Мирославович сказал, что это именно то, что он хотел мне показать, посоветовав эту книгу.
Суббота и воскресенье прошли за разговорами и чтением газет, которые были получены в библиотеке (правда, недельной давности). Я готовил на понедельник жалобы и заявления в прокуратуру по тем же своим текущим вопросам по делу, о предоставлении к ознакомлению материалов дела и получении от меня показаний. Письменные жалобы и заявления в прокуратуру и иные инстанции забирали утром по будним дням во время проверки.
В понедельник был банный день. Банное помещение находилось на первом этаже, куда всю камеру вниз по лестнице сопроводил офицер. В банном помещении были деревянные шкафчики для одежды. А в банной комнате — несколько разделённых между собой стенками душевых кабинок. Всё было облицовано белой плиткой, на полу лежали резиновые коврики. После бани прапорщик Женя забрал все необходимые вещи в прачечную (в камерах СИЗО СБУ вещи не стирались и не сушились). И перед ужином вернул все вещи в выстиранном, выглаженном и, при необходимости, отбелённом и накрахмаленном состоянии.
На следующий день, когда я и Гога пришли с прогулки, Иван Мирославович сказал, что он ходил к начальнику — попросить узнать, когда у него следующее судебное заседание. Точнее, он писал по этому вопросу заявление, а Петруня его вызвал, при нём позвонил в суд и узнал, что заседание будет на следующей неделе, в четверг.
Как всегда после прогулки Гога предложил попить чаю. В камере имелся большой пятилитровый эмалированный чайник — инвентарь администрации. Но мы им не пользовались, так как кипятильником (одним или двумя) в нём долго нагревалась вода. Каждый кипятил воду и заваривал чай в своей кружке. И пока Гога занимался тем, что переставлял кипятильник на тумбочке из кружки в кружку, открылась дверь и в камеру зашёл молодой парень в кроссовках, чёрных джинсах, белой футболке и надетой поверх футболки расстёгнутой короткой серой болоньевой куртке.
— Принимайте, — сказал прапорщик Женя, занеся за ним скатку и, вернувшись в коридор, ещё одну железную кровать.
Молодой человек и уже наш четвёртый сокамерник — невысокого роста худенький парень, почти мальчуган — поставил на пол полиэтиленовый пакет и дружественно пожал всем руки.
С его губ не сходила улыбка. Он старался вести себя бодро и весело — по-взрослому. Начал разговор:
— Ого, вы все такие огромные, а я такой маленький!
Но в его глазах был недетский испуг.
— О, и тут видеокамера! Мама, куда я попал!
—
— Сначала присаживайся! — с озорным тоном в голосе сказал молодой человек-мальчуган.
— Так, не балуйся, — строгим голосом, но с улыбкой на лице ответил Гога, — а то точно будешь спать у меня на наре! Твою кровать ставить некуда. Где твоя кружка?
— Вот, в пакете, — ответил парень, — тут же полотенце вафельное и мыло. Здесь выдали.
Парнишку звали Рудик — Рудольф. Он был евреем, гражданином США — выходцем с Украины. И (благодаря успешной операции СБУ) одним из звеньев наркотрафика. Несколько дней назад его вместе с приятелем, который находился в соседней камере, арестовали в аэропорту Борисполя во время прохождения досмотра багажа и паспортного контроля на рейс в США. В его туфлях-мокасинах и в обуви его приятеля в каждой подошве было обнаружено по четверти килограмма героина.
Гога налил Рудику чай. А Иван Мирославович достал из кулька печенье и конфеты — из запасов, которые передала Оля. И пока я лез в сумку за запасной щёткой и пастой, Гога поставил стоявшую посреди камеры на боку кровать, которую занёс прапорщик Женя, из вертикального положения в горизонтальное между своей кроватью и кроватью Ивана Мирославовича и разложил на ней матрас.
— Будешь спать рядом со мной! — сказал он Рудику.
— Я тебя боюсь! — снова с игривым тоном в голосе ответил Рудольф.
Потом был обед. Рудольф рассказал, что в Киеве у него бабушка. А остальная его семья — мама, папа и он — десять лет назад, когда ему было двенадцать лет, переехала в Америку на постоянное место жительства. Там взяли в кредит большой кирпичный частный дом. Мама и папа пошли работать. А Рудольфа устроили в местную школу, где он и познакомился со своим приятелем, находившимся сейчас в камере по соседству, и где в основном учились дети эмигрантов из бывшего Советского Союза — такие же, как и он, русскоговорящие.
Когда Рудольф окончил школу, ему, как и всем, понадобились собственные деньги. В основном на траву, как он рассказывал. Он искал разные способы заработка: подрабатывал в строительной фирме, обшивал гипсокартоном стены, пёк пиццу и так далее. А год назад его приятель, которого нанял ещё один выходец из Украины, предложил летать с ним в Киев (вместе или по отдельности) и привозить оттуда за 500 долларов за рейс вещи, начинённые контрабандой. Он ТОЧНО не знал, что это наркотики: как ему сказал друг, возможно, наркота, но не взрывчатка и не оружие. Он понимал, что это наркотики, как сказал Рудольф, но если бы знал точно, то не смог бы пройти таможню. И был сам немало удивлён, когда в его мокасинах оказалось полкило героина. Всего за год он слетал более пятнадцати раз. И это были не только ботинки, но и дезодоранты, женская парфюмерия, косметика. Обо всём этом он рассказал следователю. Рудольф понимал, что летать пятнадцать раз в год из Америки к бабушке в Киев может показаться подозрительным. Но очень были нужны деньги.
После аэропорта Рудика и его приятеля отвезли в суд. А потом сюда, в СИЗО СБУ. Здесь с ним разговаривал следователь. Сказал ему, что его друг даёт против него показания: мол, он, Рудик, организатор. Тогда Рудольф рассказал следователю, что это не так, и обо всех своих предыдущих поездках. Однако на протокол ничего не говорил. Сказал, что показания будет давать только в присутствии адвоката. На следующий день его посетил адвокат, предоставленный консульством США. И Рудик в присутствии адвоката дал показания по нескольким эпизодам. Правда, написал, будто точно не знал, что это было в вещах и в последний раз в мокасинах. Потом у него была очная ставка с другом в присутствии двух адвокатов. И на ней Рудик повторил свои показания. Его всё это время — три дня — содержали в одиночной камере. Ему казалось, что на него падают стены. О таком ощущении он и сказал врачу, когда его водили на медосмотр. Сегодня утром в камеру к нему открылась дверь. И начальник — человек в костюме — сказал, что, если он не будет возражать, его разместят в многоместной камере.