Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая
Шрифт:
— Вся постель у меня была в хлебных крошках, — сказал Тарас, — пол в перьях, а в камере по утрам постоянный сквозняк. Меня просквозило, и я обо всём этом рассказал Петруне.
Я сказал Тарасу, что сидел с Гогосем и что передачу ему принесла моя жена.
Тарас сказал, что он так и понял, поскольку Гогось говорил ему, что находился в одной камере со мной. И что он, Тарас, слышал обо мне по телевидению. И что я совершенно не такой, каким меня рисуют.
Тарасу — Тарасу Фёдоровичу Бублику — было больше пятидесяти лет. Это был высокий, статный мужчина с угловатым лицом и поседевшими волосами. Он был военным — в звании полковника химико-инженерных войск. Подрывник, прошёл Афганистан, служил там до самого вывода войск. Рассказывал, что привёз оттуда мушкет — трофейный. Что
После Афганистана Тарас Бублик был переведён в ГДР и прослужил там до самого вывода войск.
Мы с Тарасом договорились, что будем на «ты». Как мне рассказал Тарас, ему сказали, что возрастов тут нет, и привилегий для возраста — тоже. И если я буду называть его на «Вы», то он будет обращаться ко мне так же.
Тарас находился в СИЗО СБУ уже три месяца, до этого же он был на подписке о невыезде и ему инкриминировалась статья «Измена родине». По версии следствия, Тарас, находясь в ГДР, был завербован. И начиная с ГДР и впоследствии с Украины снабжал западную разведку секретной информацией. А именно — секретными документами о современных видах отечественного оружия, которые он перефотографировал фотоаппаратом «Кодак», сейчас приобщённым к делу, и к нему десять новых, магазинных фотоплёнок и портфель с потайным карманом, который тоже являлся вещественным доказательством. А кроме того, доказательством были счёт в немецком банке, номер которого назвал сам Тарас, и выписка со счёта на сумму три тысячи евро. По версии следствия, эти деньги поступили от иностранных спецслужб.
Как рассказывал Тарас, агентом спецслужб был его знакомый немец, который предложил Тарасу вместе с ним подурить свою разведывательную организацию. На департамент разведки выделялись деньги. Их нужно было осваивать, объяснил ему знакомый, и на этом можно было заработать. Знакомый сказал, что не нужна никакая секретная информация. Да и Тарас, как он сказал, к ней доступа не имел. Подходят копии учебных пособий к артиллерийскому оружию, сказал ему знакомый. Книги, рассказывая, добавил Тарас, в их части в ГДР были в свободном обращении — при желании их можно было купить на местном немецком рынке. И поскольку такой информации было много, его знакомый сам выбирал, какая в тот или иной момент пройдёт за ценную. И клал на счёт Тараса небольшие суммы в бундесмарках.
Когда войска из ГДР вывели, эта работа по надувательству немецкой разведки, как сказал Тарас, прекратилась. Однако связь с этим человеком у него осталась. У Тараса в Германии жила дочка. Она вышла там замуж. И это был знакомый её мужа.
Через некоторое время, когда Тарас уже работал в штабе в Мариуполе, в Украине, и был в Германии в гостях у дочери, его знакомый предложил возобновить их деятельность и передал ему кожаный портфель с потайным карманом.
Тарас не рассказывал, что он продолжал заниматься передачей документов, он только сказал, что каким-то образом это стало известно следствию. Следователь сказал, что он будет на подписке, если продолжит сотрудничать, и получит условно. Как сказал Тарас, он практически сам против себя состряпал дело, где, за исключением портфеля, всё остальное было его фантазиями, в обмен на то, чтобы к этому делу не пришили его дочь и жену. Фотоаппарат «Кодак» — это был его личный фотоаппарат для домашних фото, а плёнки куплены в магазине. А версию, что он в секретном кармане выносил из штаба документы, перефотографировал, а плёнки оставлял в условленном месте, он выдумал сам. Это нужно было следователю, как сказал Тарас, и он на это пошёл в обмен на условный срок и безопасность своих дочери и жены. Но следователь Тараса обманул: когда было предъявлено окончательное обвинение и началось ознакомление, он изменил подписку о невыезде на содержание под стражей.
— Из тебя
— Я об этом не подумал, — сказал Тарас, — но если бы у меня было украинское гражданство, я был бы изменником Родины. А так в паспорте у меня нет никакого гражданства. Значит, я шпион.
— От которого отказалась немецкая разведка, — улыбнувшись, сказал я.
Тарас улыбнулся, но лицо у него было очень грустное.
Приближались новогодние и рождественские праздники. За неделю до 31 декабря Петруня сделал обход по камерам. Сказал, что не будет возражать, если адвокаты что-нибудь туда (он имел в виду следственные кабинеты) принесут своим подзащитным. И что в передачах разрешает ветви-лапы ёлки, серпантин, дождик, но только не стеклянные шары.
Меня посетил Владимир Тимофеевич, и я передал ему слова Петруни, который не возражает, что адвокаты что-нибудь принесут своим подзащитным...
Владимир Тимофеевич посмотрел на меня с недоверием, а потом, покивав головой, улыбнулся.
Также я сказал, что в передаче Виталий Фёдорович разрешил ветви-лапы ёлки, серпантин, дождик, «но только не стеклянные шары».
В следующий раз Владимир Тимофеевич посетил меня за день до Нового года. Он передал мне поздравление от мамы и Оли, к которым присоединился и сам, а от себя ещё добавил, что надеется и желает мне освобождения в будущем году. А также, что как только в прошлый раз от меня вышел, сразу позвонил Оле и сказал, что в передаче будет можно ветви ёлки, «но только не стеклянные шары». И принёс газету «Сегодня», в которой была статья, что я нахожусь в СИЗО СБУ, об условиях содержания в СИЗО СБУ и что можно в передаче, «но только не стеклянные шары».
— Да, — задумчиво повторил Владимир Тимофеевич, — но только не стеклянные шары!
Новый год я и Тарас встречали вместе. Оля передала нам праздничную передачу — такую же, как обычно, только с новогодними аксессуарами и открытками.
В камеру выдали телевизор, который Оля передала раньше, но он некоторое время находился на техническом досмотре.
31 декабря вечером Тарас тихонечко смотрел телевизор. А я, поздравив про себя всех родных и близких, в десять часов вечера лёг спать. Мне снился сон, в котором всё громыхало и рвалось. А наутро в семь часов в камеру пришёл Виталий Фёдорович Петруня. Он улыбался и говорил слегка заплетающимся языком:
— Признайтесь, Игорь Игоревич, это ведь был салют в Вашу честь? Я бы мог дать команду их всех поймать. Но я этого делать не стал. Они чуть не сожгли мне СИЗО.
— Виталий Фёдорович, я в десять часов вечера спал, — сказал я.
Виталий Фёдорович улыбнулся и поздравил меня и Тараса с Новым годом (моя мама с 31 декабря на 1 января была под СИЗО СБУ).
После Нового года (2002), через несколько дней, в первых числах января к нам в камеру посадили третьего человека — Сергея Пяткова. Среднего роста, лет двадцати двух-двадцати трёх, худощавый, с вытянутым лицом и тёмными, слегка вьющимися волосами. Он был одет в кроссовки, чёрные джинсы, рубашку и свитер. На левую руку у него была накинута сложенная чёрная болоньевая куртка с большим капюшоном. В другой руке он держал полиэтиленовый пакет с рекламой магазина «Продмэкс». Прапорщик Женя занёс матрас. Я поставил на ножки третью, прислонённую к стене кровать.
Пятков сказал, что в СИЗО СБУ находится уже две недели. Что сидел один, а теперь его разместили с нами в камеру. Что сам он с Троещины, из Киева. Что у него квартирные кражи. А когда я улыбнулся и спросил, можно ли почитать его обвинение, предложив почитать своё, он сказал, что его обвинение находится у адвоката.
В пакете у Пяткова находились мыло, зубная щётка, паста, белое вафельное полотенце (видимо, выданное здесь), комплект застиранного нижнего белья — всё, что он выложил на кровать. А также толстая тетрадь, несколько ручек и полиэтиленовый кулёк с сосульками (конфетами) без фантиков, кулёк сушек и несколько подвявших яблок. По поводу продуктов Пятков сказал, что это — остатки передачи, которую неделю назад ему передал адвокат. И предложил угощаться.