"Болваны"
Шрифт:
Птицыну было не до этого. Он даже не улыбнулся. Они вошли в парк Мандельштама, перешли обледенелый мостик. Светило солнце. День обещал быть погожим. Птицын рассказал Кукесу о плешивом кагэбэшнике, свинье-жирафе. Кукес одобрил его поведение:
– Ты правильно сделал! Молодец! Резко отказался... Если б ты тянул, пытался водить их за нос - тянул резину, короче, они тебя бы с потрохами сожрали. И все равно, рано или поздно, ты бы стал на них работать. А так нет... Нахов, я помню, как-то мне говорил, что они тобой интересовались...
– Кто они?
–
– И что дальше?
– Нахов сказал, что абсолютно тебя не знает... Знает, что ты очень увлечен литературой... Они, я так думаю, искали одиночку!..
– А что, - перебил Птицын, - Нахов их? Они его завербовали? Ты об этом знал?
– О чем?
– Ну, что он стукач?
– Знал!
– кивнул Кукес.
– Он занимался фарцой, покупал на Белорусском джинсы у поляков... с поезда, а потом продавал их нашим... по другим ценам... Выгодный бизнес! Его застукали, сутки отсидел в милиции, грозились выгнать из института, отправить в армию, предложили на них поработать - ну, он согласился с радостью...
– А Виленкин тоже на них работает?
– Скорей всего!
– подтвердил Кукес.
– Вот я думаю, почему Дзержинский? Знаешь, он же поляк!
– Ну и что из этого?
– Он в дружине... за пельменями... я слышал, говорил нескольким людям, что Лех Валенса - хороший мужик.
– Это которого по телевизору ругают последними словами? Что он предал интересы рабочего класса?
– Ну да... Он организовал "Солидарность"...
– Чёрт с ним, с Дзержинским... Он, по крайней мере, не стукач. А Бень тоже стучит?
– Не думаю... Не уверен... Не похоже на него...
– покачал головой Кукес и уселся на спинку скамейки. Он достал сигарету, с блаженным видом затянулся.
– Как же! Одна шайка-лейка! Все они одним миром мазаны, - с горечью констатировал Птицын.
– Отовсюду торчат уши жирафа... ослиные уши... со свиной харей! Подлая контора! Мерзкая жизнь!..
Птицын устроился на скамейке рядом с Кукесом.
– Глубокая философия!
– иронически подтвердил Кукес.
– Крепко ты их... Целый паноптикум соорудил...
– Кстати, знаешь новость?
– продолжал Кукес.
– Бень больше не Бень.
– А кто?
– Архангельский! Правда, звучная фамилия?!
– Каким же образом?
– удивился Птицын.
– Обыкновенная история. Женился на Маше Архангельской. Такая кудрявая толстушка из второй группы. Говорят, она беременна. А Жора Бень, то есть, я хочу сказать, Архангельский, - честный человек.
– Что это они все взялись скопом переименовываться?
– возмутился Птицын.
– Колбасников стал Кутузовым... фельдмаршалом, Ерухимович взял фамилию матери и превратился в Пинчевского... Поветрие какое-то... Ты не думаешь взять фамилию Ксюши: Смирнов?! Леонид Смирнов! Звучит... гордо!
Кукес пощипал усики и улыбнулся:
– Никто не поверит, увы!
– что я Смирнов. Все равно скажут: еврейская рожа! Перекрасился!
– И будут правы!
– отрубил Птицын.
– Уж лучше тащить за собой, что получил
Похоже, мысли Птицына были уже далеко.
– Я только что видел Беня, вернее Архангельского, - продолжал Кукес прерванную Птицыным какую-то свою линию мысли.
– К нему подскочил Козлищев, радостный... Первый раз видел его таким... Бережно взял Беня за локоть и что-то шепнул ему на ухо. Бень криво улыбнулся и тоже нежно пожал локоть Козлищева. Козлищев тут же отошел... помчался вниз, прыгая через две ступеньки... Бень мне говорит: "Приняли в Союз писателей". И в его голосе такая тоска...
– Почему?
– заинтересовался Птицын.
– Потому что не его?
– Угадал!
– хмыкнул Кукес.
– Мечта детства. Со времен "Пионерской правды". Он же поэт!
– Ну да, - поморщился Птицын, - мне попадались в руки его стихи... ходили по институту... там что-то про автобус, который зимой на остановке "бьет копытом". Очень поэтично!
– В Астрахани, в стройотряде, - продолжал Кукес, - с Бенем произошло религиозное обращение... У нас кровати стояли рядом... он сам рассказывал...
– К его подушке явился ангел с огненным мечом?
– желчно поинтересовался Птицын.
– Не совсем. Бень вышел в степь... Ночью... Звездное небо. "Звездам числа нет, бездне - дна". Опустился на колени. Одним словом, познал Бога. Потом написал стихотворение. Необыкновенно торжественное... Я бы сказал: благоговейное. Мне запомнилась одна рифма: незнанье - мирозданье...
– Богатая рифма!
– согласился Птицын и уточнил: - Кстати, он был один... там... в степи?
– С Машей Архангельской!
– Вот как! Здорово! А она тоже опустилась с ним рядом... на колени?
– Нет, он просил ее подождать на дороге... минуточку... Правда, потом она тоже уверовала... позже...
– Бень знает женщин! Изощренная еврейская хитрость! Действует безотказно, как импортный пылесос... Особенно в стадии ухаживания...
– Не любишь ты людей, Птицын!
– укоризненно покачал головой Кукес и пожевал губами.
– Беню тоже не так уж легко живется. Когда он выпустил эту газету... атеистическую... После того как на Пасху его поймали в церкви... в Хамовниках... Виленкин его заставил... Маша Архангельская месяц с ним не разговаривала. Говорят, она даже в метро ему кричала: "Бень, ты отрекся от Бога. Оставь меня в покое!" А Бень, бедняга, чуть ли не на коленях ползал, вымаливал у нее прощения.
– Вот они - христиане!
– посмеялся Птицын.
– Так ему и надо.
– Не все же такие сильные, как ты... Людей надо прощать, быть к ним снисходительными...
– Не знаю... не знаю... Меня никто не прощает!
– с горечью заметил Птицын.
– Во всяком случае, сейчас-то они поладили: Бень стал Архангельским!
– Да, - заметил Кукес, теребя ус.
– Теперь никто не скажет, что Жора Бень - еврей. Архангельский, Богоявленский, Богословский - это фамилии церковнослужителей: дьяконов, архидьяконов, протоиереев.