"Болваны"
Шрифт:
– Ну так?
– еще нетерпеливее и еще звонче выкрикнула обладательница стройных лодыжек.
Миша медленно поднял голову (холл женского этажа был погружен в полутьму, чтобы создать подходящий для танцев интим) - перед ним была брюнетка лет тридцати с энергичным скуластым лицом. На этом лице выражалось нетерпение и раздражительность. Миша встал, сразу догадавшись, что от этой женщины ему уже не уйти. К тому же ему пришла в голову фантастическая картинка, будто она голой мускулистой рукой вытаскивает его за шиворот из вязкой болотной ряски, грубо встряхивает в воздухе, так что с его
Миша осторожно взял женщину со стройными лодыжками за талию и неуверенно повел ее по кругу, стараясь попасть в такт рокочущему немецкому рефрену Мирей Матье "Танго, Паризер танго..." Вокруг Миши и мадам топчутся парами толстые и худые женщины. А полноценную двуполую пару составляют только они одни.
– Что молчишь, как сурок? Скажи что-нибудь членораздельное!
– отрывисто приказала мадам.
– Сурок, по-моему, спит, - невнятно пробормотал Миша.
– Чего-чего?
– Спит сурок!
– громче повторил Лунин.
– А-а-а! При чем здесь сурок?
– удивилась мадам.
– Ну ты же сама начала про сурка.
– Ты, я вижу, рохля! Ну давай знакомиться: Надежда!
– Миша... Лунин!
Мадам хмыкнула.
– Не забудь выдать все паспортные данные, и особенно почтовый индекс! Не наступай мне на ноги!
Она сильней прижалась к нему, и Миша плечом почувствовал крутой изгиб твердой женской груди под бюстгалтером.
– Ты кто?
– выпалил Миша и тут же спохватился: как он мог задать такой бестактный вопрос?
– Я - экстрасенсша!
– ничуть не удивилась мадам.
– Ну и какого хрена ты здесь делаешь?
– Что ты имеешь против? У меня шизофрения.
Миша гораздо больше удивлялся своим вопросам, чем ее ответам. Он никак не мог понять, почему она вызывает в нем приступы такой неконтролируемой агрессии?
– Ну да?! Экстрасенсы они сами должны людей лечить, а ты сама валяешься...
– Хочешь, докажу, что я экстрасенсша?
– Докажи!
– Сядем!
Мирей Матье как раз замолчала. Танец кончился. Она повела Мишу по коридору прочь от холла с танцами. Они нашли в уголке рядом с карликовой пальмой два кресла. Сюда почти не доходил тусклый свет. Сели. Мадам забросила ногу на ногу и вызывающе откинула в сторону правую полу халатика, обнажив почти всю ногу.
– Держи правую руку ладонью кверху. Вот так! И смотри мне в глаза!
– Зачем?
Миша как завороженный смотрел на округлое колено мадам, не в силах оторвать от него взгляда. С трудом он перевел глаза на ее лицо.
– Я установлю раппорт. Что чувствуешь?
– В виске стреляет. Голова заболела!
– Верно! Сейчас она у тебя пройдет! Ну?
Мадам уставилась в глаза Миши пронзительным взглядом серых глаз.
– Прошла!
– констатировал Миша.
– Ты знаешь, что у меня отец кагэбэшник!
– Да брось!
– Думаешь, я вру?
– Может, и врешь.
– Нет, не вру. Он придет - я тебе его покажу. И муж тоже бывший кагэбэшник. Теперь керамист. Горшки лепит и кувшины. Продает иностранцам. А ты?
– Что?
– Женат?
– Нет. Я студент. Филолог... В педвузе.
–
– Хочу! А не обманешь?
– Нет! Дай сигарету!
Миша достал сигареты. Она закурила прямо в коридоре.
– Нянечки тебя не загребут?
– тревожно озираясь поинтересовался Миша.
– Они танцы смотрят! Не трусь!
Она сделала две глубоких затяжки, ткнула сигарету в кадку с карликовой пальмой, вдавила окурок в землю.
– Иди сюда!
Миша, у которого от страха сердце стучало, как сумасшедшее, послушно придвинулся к ней. Она с силой сжала его голову ладонями, точно арбуз, который трещит, если спелый, притянула к себе и, повернув голову набок, впечатала свои губы в его губы, силясь их разорвать. Губы у нее были твердыми и шершавыми. Миша сопротивлялся, как мог, и упрямо не разжимал губ. Она добилась своего: протиснула свой влажный язык между его зубов, начав орудовать в его гортани, словно у себя дома. Его собственный язык пугливо прятался в глубину глотки, но тщетно: язык мадам настиг его и грубо овладел им. Так началась эта любовь.
4.
– Лунин! Тебя там внизу какая-то девушка спрашивает.
Санитарка поставила ведро у крайней к двери кровати и, отжав половую тряпку, насадила ее на швабру.
Миша быстро натянул свитер и побежал вниз, прыгая через три ступеньки. Кто бы это мог быть? Неужели Лиза? Лиза Чайкина! Если так, то он чудом вовремя оказался в палате. Они с мадам только что целовались на продавленном диване на втором этаже. Спинка дивана трижды падала и трижды они со смехом проваливались в дыру между сиденьем и спинкой. Он зашел в палату на минутку, чтобы схватить гитару и бежать обратно к мадам.
На кушетке в холле первого этажа его на самом деле ждала Лиза Чайкина.
– Ты не против, что я приехала?
Миша лихорадочно глотнул воздух, подыскивая слова.
– Да что ты?! Я страшно рад... Ты не представляешь... Я никак не ожидал...
– Ты думал: я тебя не найду? Почему ты мне ничего не сказал? Не позвонил? Не написал? Это не по-человечески... Садись!
– Она переложила дубленку к себе на колени и указала ему место возле себя. Миша покорно сел.
– Ну?
– продолжала она сверлить его своим синим глазом.
– Так получилось... Понимаешь, место появилось неожиданно... Надо было лечь сразу, не раздумывая... Иначе бы его заняли. Это, знаешь, блатная клиника... Здесь почти что санаторий...
– Я вижу, какой тут санаторий! Атмосфера тяжелая. Ну, рассказывай... Всё подробно... Я хочу знать, как это произошло... Архангельский мне сказал: ты в депрессии... Я не нахожу!
Миша пространно рассказал Лизе о своем состоянии перед психушкой, о том, как его тетки забили тревогу, о таблетках, которые в мгновение ока превращали его из развалины в полноценного человека - занимательного, остроумного собеседника, раскованного и свободного, интересного для окружающих, а также о том, как он влюбился в Валентину, как сделал ей предложение и как она ему отказала. "Впрочем, - добавил Миша в заключение, - все равно она выписалась, и мы никогда больше не встретимся".