Бомба для дядюшки Джо

Филатьев Эдуард Николаевич

Затем перечислялись те, кто имел отношение к ядерным исследованиям: Скобельцын, Алиханов, Грошев, Франк, Степанова, Алиханьян, Арцимович, Хромов, Черенков, Курчатов, Мысовский, Русаков, Лейпунский, Вернов, Векслер, Мандельштам, Леонтович, Тамм и Никольский.

Всего 19 фамилий. Курчатов среди них занимал скромное десятое место.

Далее в записке отмечалось:

«Несмотря на исключительно благоприятные условия для своего развития, советская физика до сих пор ещё не догнала физику некоторых западноевропейских стран и американскую физику».

В качестве

основных причин отставания назывались слабая техническая оснащённость советских лабораторий, а также «раздробленность и недостаточность планирования».

Этот ли документ повлиял на позицию руководителей советской науки или свою роль сыграли какие-то иные причины, но 25 ноября 1938 года Президиум АН СССР принял решение создать постоянно действующую Комиссию по атомному ядру. Был утверждён и её состав:

«Акад. С.И. Вавилов — председатель,

акад. А.Ф. Иоффе,

проф. И.М. Франк (ФИАН),

проф. А.И. Алиханов (ЛФТИ),

проф. И.В. Курчатов (ЛФТИ),

A. И. Шпетный (УФТИ),

B. И. Векслер (ФИАН)».

Сергей Иванович Вавилов, возглавивший эту Комиссию, ядерными вопросами никогда до этого не занимался. Ходили слухи, что он вообще посмеивался над теми, кто с опаской относился к радию и его препаратам, считая эти вещества абсолютно безвредными и безопасными. И во всеуслышанье заявлял, что бояться их просто глупо.

Из семи членов Комиссии, которую стали называть «Ядерной», специалистами в вопросах атома являлись лишь Алиханов и Курчатов.

И всё же само учреждение группы «ядерных комиссаров» было событием актуальным и чрезвычайно полезным. Ведь им дали право решать все вопросы, связанные с планированием и организацией научных исследований по физике атомного ядра, поручили устранять параллелизм в работе, а также созывать научные совещания.

Однако был в том «учреждающем» документе пункт (на его принятии особо настаивал Сергей Вавилов), суливший ленинградским физтеховцам те самые неприятности, о которых с такой тревогой говорилось на Третьем Всесоюзном совещании по физике атомного ядра. Этот пункт хотя и требовал вывести ядерную лабораторию ЛФТИ из системы наркомата машиностроения, но предлагал внедрить её…

«… в Физический институт Академии наук СССР с оборудованием и средствами, ассигнованными наркоматом на строительство циклотрона».

Иными словами, всех ленинградских ядерщиков предлагалось перевести в институт, который возглавлял Сергей Вавилов.

Узнав о таком решении, Наркоммаш тотчас прекратил «ассигновывать средства» на строительство объекта, который забирали из-под его контроля. Сооружение циклотрона мгновенно застопорилось.

И тут произошло событие, которое очень скоро назвали эпохальным, так как оно давало человечеству возможность вступить в новую эру — АТОМНУЮ.

Открытие

реакции деления

19 декабря 1938 года после многочисленных опытов, длившихся несколько дней кряду, немецкие учёные Отто Ган и Фриц Штрассманн вдруг установили, что при бомбардировке урана нейтронами происходит нечто, показавшееся просто невероятным. Ядро урана, поглотив нейтрон, не выбрасывало из себя (как это происходило с другими элементами) протон или альфа-частицу, а делилось.

Да, да, ДЕЛИЛОСЬ!

Надвое!

Элемент уран при этом превращался в барий.

Отто Ган, который всего четыре года до этого убеждал Иду Ноддак в том, что ничего подобного произойти просто не может, теперь убедился в своём заблуждении. Атомное ядро, в самом деле, делилось!

Это удивительное явление вскоре было названо «реакцией деления».

Ещё оказалось, что, делясь, ядро урана выбрасывает нейтрон. Иными словами, элементарная частица, попав в ядро, не поглощается бесследно, а как бы возрождается. С тем, чтобы, проникнув затем в одно из соседних ядер, расщепить и его!

Мало этого, во время реакции деления происходил колоссальный энергетический выброс — приборы зашкаливали!

Эти невероятные новости хотелось как можно скорее сообщить всем странам и всем континентам!

Гану и Штрассманну повезло — у них был добрый приятель Пауль Розбауд, директор издательства «Шпрингер». С его помощью учёным удалось довольно быстро напечатать статью о своём необычайно удивительном открытии. Уже 22 декабря в журнале «Натурвиссеншафт» («Naturwissenschaft») появилась публикация, объявлявшая всем о способности атомного ядра делиться!

У человечества возникла редкая возможность ахнуть от восторга и гордости за своих учёных, сумевших открыть сокровеннейшую тайну природы.

Однако…

Многомиллионное население планеты на феноменальное открытие физиков не отреагировало никак. Абсолютно никого не заинтересовало, в каком направлении летят невидимые частицы материи, во что они попадают, и отчего зашкаливают измерительные приборы. Мир жил своей жизнью — люди отмечали Рождество и готовились к встрече Нового года.

Лишь сравнительно небольшая группа учёных поняла, что к чему.

Лев Ландау впоследствии написал:

«Казалось бы, что ничего особо важного не произошло. Однако именно деление явилось тем волшебным ключом, который открыл последнюю дверь, за которой скрывалась внутриядерная энергия. Тяжёлый тёмно-серый металл уран, известный уже около ста лет, оказался тем философским камнем, который так долго и бесплодно искали алхимики».

Физико-химик Лизе Мейтнер, много лет проработавшая в лаборатории с Отто Ганом, а в 1938 году из-за своего неарийского происхождения вынужденная бежать из Германии, о расщеплении атомного ядра узнала из письма, посланного ей Ганом. Мейтнер и её коллега Отто Фриш тут же засели за расчёты. Математические выкладки показали, что при реакции деления энергии должно выделяться в 50 миллионов раз больше, чем при сгорании водорода в кислороде.