Бомба для Гейдриха
Шрифт:
Разумеется, уже за несколько месяцев до взрыва бомбы было решено, что она предназначена только для Гейдриха. А когда возникла опасность промедления, британская секретная служба через Моравца стала добиваться возможности ускорить дело. Она не посчиталась с тем, что план покушения не был детально и надежно разработан, что возможны импровизации и промахи, которые могут привести к роковому исходу. Моравец, видимо, все это достаточно осознавал и, по рассказам некоторых лиц из его тогдашнего лондонского окружения, был сам в конце концов поражен, когда узнал, что покушение удалось произвести.
Но почему же такая спешка?
Да потому, что речь шла не только о необходимом для Бенеша жесте, не только о фейерверке вместо
...Те, кто совершил покушение на Гейдриха, почти не выходят из своего подземного убежища. Только иногда вечером они решаются сделать несколько шагов до набережной и обратно, расправить онемевшие члены и дать отдохнуть глазам, с трудом привыкающим к полумраку склепа.
Каково-то им?
Но им достаточно и тех нескольких шагов, чтобы почувствовать напряженную атмосферу Праги этих дней, понять, что подтвердилось то, о чем они думают в долгие часы одиночества, когда день не отличишь от ночи. Они убили Гейдриха, выполнили задание. Но они никогда не предполагали, что за этим последует преследование всего чешского народа, всеобщий погром. Они читают не только списки казненных и чудовищное сообщение об уничтожении Лидице, они читают столь же невероятные слова из выступления так называемого министра народного просвещения Эмануела Моравца. После возвращения из Берлина он заявил:
«Горе чешскому народу, если не найдутся злодеи, убившие господина генерала Гейдриха, занимающего пост имперского протектора. Горе, горе, повторяю я трижды, в этом не может быть никаких сомнений. В Берлине я понял, сколь серьезно положение и какими роковыми последствиями оно чревато для чешской нации. Не десятки и даже не тысячи писем с выражением преданности, благодарности и любви нужны для спасения чешской нации — для этого требуется всего лишь несколько слов, которые помогут найти злодеев. Тот, кто наведет нас на след этих извергов, даже если он тоже виновен в этом, получит прощение. За безопасность его и его семьи я ручаюсь своим словом и своей жизнью».
Каково-то им?
Не надо и спрашивать: они уже решили было выйти из своего убежища, навестить «министра» Моравца и «побеседовать» с ним по душам. Сказать ему все, что они о нем думают, а потом убить его и себя. Или же просто выйти ночью в парк, сесть на скамейку, повесить себе на грудь надпись: «Мы убили Гейдриха», а потом разгрызть маленькие стеклянные ампулки и... конец.
Задержим еще на минуту действие. А каково им было бы, если бы они узнали, если б хоть догадывались, почему должна была взорваться бомба, предназначенная для Гейдриха?
Что могли они знать о сложных взаимоотношениях, перекрещивающихся интересах, безмолвных, но жестоких столкновениях западных разведок, докатившихся во время войны до такого циничного бесстыдства, примеров которому не найдешь в истории? Что могли они знать о тщательно скрываемых ходах и махинациях, в которые были посвящены только несколько лиц, о которых мог только догадываться Бенеш и непосредственный организатор покушения полковник Моравец? Эти столкновения, которые придают порой непостижимость и неясность контурам истории второй мировой войны, до сегодняшнего дня известны еще далеко не полностью. Мы узнали бы о них полную правду только тогда, когда открылись бы самые секретные сейфы шпионских центров за Ла-Маншем и за океаном.
Но и то, что известно из иностранной литературы и других источников, позволяет сравнить некоторые обстоятельства и восстановить факты, которые не слишком нас удивят. Многочисленные свидетельства подтверждают, что западные державы, упорно избегая военных действий против гитлеровской Германии, настойчиво вели с ней поединок на секретном фронте шпионажа. Главными экспертами Гитлера в этой «войне» были Гейдрих и Канарис. Они насаждали на оккупированных территориях
Гейдрих постепенно прибрал к своим рукам весь нацистский аппарат государственной безопасности, которым он руководил как шеф РСХА. Единственное учреждение, которое подчинялось не ему, а генеральному штабу, был абвер, армейская служба разведки и контрразведки во главе с адмиралом Канарисом. А Канарис, как выяснилось после войны, работал не только на Гитлера. Он поддерживал связь с британской секретной службой, а возможно, и с американской. Не трудно себе представить, что это означало для британской и американской разведок и как они дорожили Канарисом.
Знакомство Канариса и Гейдриха, как уже говорилось, состоялось еще в 20-х годах, когда морской кадет Гейдрих считал своего командира образцом офицерской честности и благородства. Совсем иначе стал он относиться к Канарису после своего изгнания из флота, когда в короткое время стал руководителем элитной эсэсовской разведывательной службы СД, а Канарис возглавил абвер — конкурирующую разведывательную организацию.
Тогда Гейдрих начинает уделять самое пристальное внимание ведомству Канариса и лично самому адмиралу; он сосредоточивает у себя максимум самой разнообразной информации о них. Он стремится привлечь на свою сторону и лиц из его ближайшего окружения. Он нисколько не скрывал своего несогласия с деятельностью Канариса и считал его методы слишком «старомодными» и «косными» в сравнении с грубыми приемами эсэсовцев.
Разумеется, не оставался в долгу у Гейдриха и Канарис. Когда еще до войны в нейтральных странах проваливались агенты абвера, они заявляли, что были посланы гейдриховской «Зихерхайтсдинст». На бурные упреки Гейдриха Канарис отвечал, делая невинное лицо, что он действительно разрешал им это и что вообще считает выгодным, чтобы люди Гейдриха выдавали себя за агентов абвера и наоборот, ибо это введет в заблуждение иностранные контрразведки, и они не будут знать, кто, собственно, против них работает. Между ними возникли трения и в результате истории с генералом фон Фритчем, когда Гейдрих действительно зарвался. Гейдрих добивался отстранения генерала фон Фритча, главы вермахта, на основании обвинения его в гомосексуализме. Это была скандальная ошибка, так как доказательства Гейдриха свидетельствовали против другого офицера, фон Фриша. Одна перевранная буква в донесении агента Гейдриха привела к тому, что одно лицо фигурировало вместо другого. Но Гейдрих уже не мог отступить: это могло не только подорвать его престиж, но и привести к его падению.
Канарис собрал важные улики против Гейдриха, но дело кончилось компромиссом; хотя фон Фритч был смещен, его «честь была восстановлена». Подобными компромиссами кончались и другие столкновения между Гейдрихом и Канарисом. Это давало многим основание подозревать, что оба знали друг о друге что-то такое, что позволяло им держать друг друга в руках. Гейдрих, который в иных случаях обычно грубо обрушивался на своих противников, не позволял себе этого по отношению к Канарису: может быть, Канарис что-нибудь знал об отдаленных еврейских предках, которых приписывали Гейдриху, или знал характер того преступления, из-за которого Гейдриха отчислили из флота? И не подозревал ли Гейдрих о связи Канариса с британской секретной службой?