Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней
Шрифт:
Аналогичные программы, более или менее успешные, стали появляться и в других странах. Весной 1941 года японский физик Токутаро Хагивара предположил, что началу реакции синтеза может помочь взрыв атомной бомбы, сделанной из делящегося вещества — урана. Энергия этого взрыва станет детонатором для находящегося рядом термоядерного горючего.
Весной этого же года похожая мысль пришла в голову Энрико Ферми. Ферми полагал, что при температуре 10 миллионов градусов, которую даст взрыв атомной бомбы, начнётся слияние лёгких элементов, и мощность такого устройства будет неограниченной. Об этом он рассказал Эдварду Теллеру, которого впоследствии назовут «отцом» водородной бомбы, что по-видимому,
Теллер в спорах и дискуссиях с Ферми скоро «загорелся» новой идеей, ради которой оставил работу над пока ещё не созданной атомной бомбой. Он организовал небольшую теоретическую группу, которая принялась за подготовительные расчёты. И уже в 1942 году среди учёных-атомщиков США начались первые обсуждения проблем термоядерного оружия.
В СССР лишь небольшое число людей знало о ведущихся в США разработках оружия неограниченной мощности. Член-корреспондент АН СССР Яков Френкель не был в их числе, но, тем не менее, он первым из советских учёных письменно изложил концепцию термоядерного оружия. В записке, направленной Курчатову осенью 1945 года, говорилось: «…представляется интересным использовать высокие — миллиардные — температуры, развивающиеся при взрыве атомной бомбы, для проведения синтетических [4] реакций (например, образования гелия из водорода), которые являются источником энергии звёзд и которые могли ещё более повысить энергию, освобождаемую при взрыве основного вещества (уран, висмут, свинец)».
4
Так Френкель назвал реакции синтеза.
Конечно, Яков Ильич погорячился, предположив, что при взрыве атомной бомбы температура достигает миллиардов градусов, заблуждался он и насчёт висмута и свинца, считая их горючим для «делящейся» бомбы.
Но зато в самом главном он оказался прав — термоядерную бомбу можно «поджечь» взрывом «делящегося» атомного заряда. И ещё не менее ценно его замечание о том, что реакции синтеза могут «повысить энергию, освобождаемую при взрыве основного (делящегося! — авт.) вещества».
По сути дела Френкель предвосхищает идею сахаровской «слойки» — атомной бомбы с термоядерным усилением, которую многие ошибочно называют водородной бомбой.
Проверка на шизофрению
На письмо Олега Лаврентьева в ЦК ВКП(б) отреагировали необычайно быстро. Не прошёл ещё и месяц, как оттуда позвонили в сахалинский обком партии и вскоре в войсковую часть, где служил Олег, прибыл подполковник инженерной службы Юрганов.
«Насколько я понял, — рассказывает Лаврентьев, — его задачей было убедиться, являюсь ли я нормальным человеком со здоровой психикой».
В те времена, как, впрочем, и в теперешние находилось много «изобретателей», которые «бомбили» все инстанции проектами вечных двигателей, уравнениями вселенной и прочим вздором. Особенно много стало поступать прожектов, когда газеты сообщили, что американцы взорвали первые атомные бомбы.
«Я говорил с Юргановым, — вспоминает Лаврентьев, — на общие темы ядерной физики, но конкретных секретов раскрывать не стал»…
Подполковник заинтересовался, как молодой солдат дошёл до такой жизни, что стал «всамделишным» изобретателем, да ещё в такой малоизвестной и малопонятной области, как физика ядра.
А этому в некоторой степени, надо сказать, способствовало и то, что на Сахалине Олег переквалифицировался в радиотелеграфиста и занял должность сержанта. А сержанту полагалось денежное довольствие, и он через Посылторг выписал из Москвы
Ещё в школе Олег увлекался радиоконструированием, поэтому он быстро освоил новую специальность и стал радистом II класса. Круглосуточное дежурство на «радиоточке» в ожидании сигнала от Центральной радиостанции давало много времени для раздумий и чтения. Вместе с товарищем Олег соорудил направленную антенну, и вскоре они ответили Центральной, чем изумили её до крайности, — как мог дойти сигнал от такой маломощной радиостанции?
Рядовой Лаврентьев учился сам и вёл занятия с радистами. И даже читал лекции офицерскому корпусу, в особенности, когда стала прибывать новая техника и нужно было разобраться во всех её тонкостях.
Однажды командование попросило молодого солдата подготовить лекции для личного состава по атомному оружию. Ему выделили несколько дней для подготовки, и он обложился учебниками, книгами, журналами. Олег заново переосмыслил всё, что накопил за многие годы изучения ядерной физики.
Не до конца ясные идеи определились — стали почти осязаемыми принцип и конструкция термоядерной бомбы. Как говорит Лаврентьев, «…именно тогда произошёл переход количества в качество». И уже к началу 1948 года, когда ни американские, ни советские учёные ещё не стояли на верном пути создания водородного заряда, он мог чётко сформулировать последовательность ядерных реакций, которые приведут к термоядерному взрыву.
Голь на выдумки хитра!
Но зрело это решение долгими годами. Наукой, а в особенности экспериментом, Олег увлёкся довольно рано. В его псковской квартире, где жила их семья, — отец- писарь, мать- медсестра — он провёл первый электротехнический эксперимент в четыре года. С помощью табуретки и куска проволоки Олег устроил короткое замыкание в розетке, от чего сгорела проволока, но дом и он сам уцелели.
Со временем разрушительные опыты сменились созидательными. В то время любителям негде было купить подручные материалы и приборы, да что там говорить — простых зубных щёток не найти было подолгу в продаже. Социализм ухитрялся всё сделать дефицитным, поэтому любителям приходилось самим придумывать, изобретать, делать мудрёные приспособления «на коленке». Даже учёные, работавшие над созданием атомной бомбы, многое покупали на барахолке, чтобы из этого смастерить уникальные приборы.
Не потому ли «российская голь» так хитра на выдумку, так изобретательна?
И школьник в провинциальном городе Пскове, задумавший сделать микроскоп, остроумно использует в качестве объектива каплю воды, а для вольтовой дуги сподобился приспособить карандаш, точнее, его грифель.
Надо сказать, Олегу очень повезло со школой, — бывшее псковское реальное училище в значительной мере сохранило свой старый состав. Несмотря на призывы гуманиста Ульянова: «Расстреливать, расстреливать и ещё раз расстреливать!», несмотря на его мудрое изречение: «Интеллигенция, батенька, — это говно!», несмотря на геноцид целой нации, наступивший в ночь с 1937 на 1953 год, чекисты ещё не успели вывести под корень всю псковскую интеллигенцию.
Добрые и глубоко знающие своё дело учителя искренне помогали любознательному пареньку познавать окружающий мир. «Сам директор школы, — рассказывает Лаврентьев, — вёл математику и подбрасывал мне задачи позаковырестее. Физичка доверяла проводить в школьном кабинете любые опыты».
Развивался Олег разносторонне, — он довольно быстро освоил кинопроекционную аппаратуру и стал в школе показывать учебные фильмы. А на первенстве Пскова по шахматам регулярно занимает 2–3 места среди взрослых.