Бомбардировщик

Дейтон Лен

— Сообщение: скучный фильм, — сказал Лёвенгерц. Это было кодовое обозначение плохой видимости.

Вилли Рейнеке чуть слышно возмутился:

— Вечно они жалуются на видимость!

В помещении прокладочного поста собралось много свободного от дежурства персонала. Все горели желанием посмотреть, как развернутся события дальше.

— Приготовиться: разворот на сто восемьдесят градусов, — приказал Август.

— Ясно, — ответил Лёвенгерц.

Он стал теперь частью машины. Сейчас самолетом, по существу, управлял Бах.

Август взглянул на полные

нетерпеливого ожидания лица тех, кто находился в помещении прокладочного поста. Они смотрели как зрители, наблюдающие азартную карточную игру. Август видел, как два световых пятна быстро двигались друг другу навстречу. Он понимал, что ошибись он в определении момента разворота истребителя «Кошка-один» — и контакт будет потерян. Такой исход на виду у всех подчиненных был бы для Августа Баха наименее желательным.

Кошер Коэн посмотрел на путевую карту, освещенную лампой, укрепленной над штурманским столом.

— До голландского берега осталось одиннадцать минут, — доложил он.

Ламберт поерзал, поудобнее устраиваясь на жестком ранце парашюта.

— Мы в зоне видимости радиолокационной станции, — предостерег он свой экипаж. — Смотрите в оба за истребителями.

Как и все радиооператоры на бомбардировщиках, Джимми Гримм пытался обнаружить голоса противника в полосе частот от семи тысяч пятидесяти до семи тысяч ста килогерц. Обнаружив их, он мог бы начать передавать на этой частоте сигналы и забивать таким образом разговор между оператором наведения на командно-диспетчерском пункте и летчиками на истребителях. Для передачи таких помех в каждом двигателе бомбардировщика был вмонтирован специальный микрофон. Неожиданно Джимми услышал немецкую речь.

— Я засек разговор между оператором и ночным истребителем! — возбужденно воскликнул Джимми Гримм.

— Тот, кого преследует истребитель, находится на вашем курсе, — заметил Дигби. Вытянувшись в носовой части во всю длину, он смотрел вниз, пытаясь обнаружить голландский берег.

— Эх, если бы получше знать немецкий, — с сожалением проворчал Джимми Гримм.

— Вполне возможно, что он летит за нами, — подал голос Бинти из средней верхней турели.

— Нельзя ли лечь на курс восемьдесят градусов, командир, чтобы проверить? — спросил Коэн.

— Ты штурман, тебе и карты в руки, — ответил Ламберт и начал выполнять мелкий вираж.

— Он все еще далеко позади бомбардировщика, — сказал Коэн, — и оператор наведения подает команду снизиться.

Флэш Гордон напряженно вглядывался в темноту через открытую часть хвостовой турели. В ней теперь было очень холодно, но зато Флэш видел намного лучше, чем раньше. Когда он немного наклонялся вперед, его голова оказывалась почти вне самолета. Он непрерывно поворачивал турель, описывая дулами пулеметов небольшие окружности, как, бывало, на тренировках в школе воздушных стрелков, где он проделывал эти манипуляции, вставив в дула пулеметов карандаши.

Флэш Гордон и Лёвенгерц напряженно всматривались в темноту навстречу друг другу со всей сосредоточенностью, на какую они были способны, однако стояла слишком темная ночь, чтобы увидеть что-либо.

Флэш слышал, как Коэн попросил изменить курс, и наблюдал за проносившимися мимо хвостовой части самолета облаками.

Август Бах видел, как красное световое пятнышко на столе изменило направление движения.

— Он повернул влево, — заметил Август. — Теперь он уже совсем близко.

— По-моему, истребитель преследует нас, — сделал вывод Коэн.

— Оператор приказывает ему отвернуть влево.

— Забивай, забивай его! — поспешил приказать Ламберт, закладывая глубокий вираж.

Лёвенгерц на ночном истребителе изменил курс, как ему указали. Неожиданно на радиолокационном экране Закса появился световой сигнал.

— Мы засекли его! — проговорил Закс, стараясь скрыть радостное возбуждение.

Внезапно в телефоне появились оглушительные помехи. Значит, противник совсем рядом.

— Вовремя догадался, — произнес Лёвенгерц.

Закс убрал громкость, чтобы свести помехи до минимума. Лёвенгерц поставил защелки предохранителей на риску «Огонь», и на приборном щитке появилось несколько красных огоньков. Неожиданно «юнкерс» вошел в турбулентный поток. Лёвенгерцу пришлось приложить максимум усилий, чтобы удержать самолет на курсе.

— Спутная струя от самолета противника, — сказал Лёвенгерц.

— Выведите меня на один уровень с ним. Я потеряю высоту, когда увижу его.

— Вы в пятистах метрах от него.

— Вижу! — крикнул вдруг Лёвенгерц. Прямо перед ним темноту пронзили восемь желтых световых точек — пламя из выхлопных патрубков.

Поскольку все примитивные ритуалы, особенно относящиеся к смерти, имеют свои специфические названия, Лёвенгерц доложил Баху об обнаружении бомбардировщика словами: «Литавры, литавры!»

Флэш Гордон был человеком кроткого нрава, невысокого роста, скромного происхождения и говорил тихим голосом. Хотя Флэш никогда по-настоящему не лгал, он пришел тем не менее к заключению, что белая ложь иногда совершенно необходима для прогресса рода человеческого. «Если ложь — единственный путь к совершенствованию самолетов с аэродрома Уорли-Фен, то я пойду на такую ложь», — подумал он. Более спокойного момента, чем теперь, никогда не бывало: казалось, они перехитрили немецкий истребитель и теперь в небе вокруг них никого не было.

— Истребитель, истребитель! Влево вниз! — крикнул вдруг Флэш Гордон. И, не пытаясь воспользоваться прицелом, он открыл бешеный огонь по непроницаемой темноте, в которой абсолютно ничего не было видно.

Ламберт, инстинктивно подчиняясь команде, которую имел право дать любой член экипажа, бросил «скрипучую дверь» в крутой вираж и позволил ей камнем устремиться вниз.

Бинти Джонс, дабы не позволить своему коллеге превзойти его, также открыл огонь из пулеметов. По небу пролегли изгибающиеся трассы, ибо «скрипучая дверь» падала вниз куда быстрее, чем вращались ее турели.