Бонус для монсеньора
Шрифт:
– А каким еще ему нужно быть, по-твоему?
Честно говоря, Кира понятия не имела, как должен выглядеть настоящий лангет. Но этот выглядел да и пах потрясающе аппетитно. Сверху Леся смазала куски мяса майонезом и положила сыр, а еще посыпала все зеленью. Сыр расплавился и красиво растекся по кускам мяса. А зелень при жарке издавала божественный аромат. И Кира почувствовала, как ее настроение стремительно улучшается.
– А его скоро можно будет есть?
– Сейчас твой Апогей приедет, и все вместе сядем.
– Откуда это он приедет? – насторожилась
– Он…
– Безобразие! – не слушая подругу, принялась возмущаться Кира, обрадовавшись, что кто-то еще сегодня опростоволосился. – Что эти мужчины себе позволяют?! Ничего им поручить нельзя!
– Да послушай ты!
– Он тут лангет кушать собирается, а Очкастый в это время будет встречаться со своими преступными сообщниками. А мы ничего про это не узнаем!
– Но Кира…
– Леся, почему ты ему разрешила оставить свой пост?
Леся в сердцах бросила ложку, которой мешала жарящуюся на второй сковородке картошку.
– К твоему сведению, я в первую очередь спросила у него, не нужно ли прислать смену, чтобы продолжить слежку за Очкастым.
– Ну… А он?
– Апогей сказал, что Очкастый сейчас находится в таком месте, откуда точно не удерет. И к нему туда тоже никто не придет.
– Где это?
– Приедет, спросим.
Пока Апогей ехал, Кира ходила и томилась от любопытства и в первую очередь от голода. Оказывается, она здорово проголодалась за целый день. И все ее дурное настроение было связано именно с этим обстоятельством. Просто удивительно, до чего желудок влияет на человека. Пока не поела, Кира была раздражительна, сварлива и очень, очень несчастна. Но стоило ей покормить свой желудок мяском, как немедленно оказывалось, что жизнь совсем даже неплохая штука, а если присмотреться, так и вовсе замечательная.
Когда после приезда Апогея с поздним обедом или скорее с ранним ужином было покончено, подруги сунули грязную посуду в мойку, залили ее водой с пенящимся средством и оставили в покое. Как уже говорилось, мыть они ее предпочитали в самом крайнем случае, когда в доме не оставалось ни единой чистой посудины или когда гора грязной начинала покрываться веселеньким серым пушком.
Сейчас был явно не тот случай.
– Ну, рассказывайте!
Мужчины переглянулись. И Иван Алексеевич приступил к рассказу первым. Как оказалось, мать Марины после трагической смерти дочери полностью пересмотрела свое отношение к отцу своих внуков. И хотя Иван Алексеевич опасался, что старуха выплеснет на него ушат упреков и грязи, но та встретила его словно родного.
– Ванечка! – увидев застывшего в нерешительности в дверях ее палаты Ивана Алексеевича, воскликнула бабка. – Осиротели мы теперь с тобой! Маринку какой-то душегуб отравил. И детки пропали. Где только деток наших теперь искать? А, сыночек?
Иван Алексеевич хотя и несколько прибалдел от такого неожиданно эмоционального и ласкового приема, но все же не растерялся. Преподнес конфеты, к которым Галина Петровна отнеслась непривычно рассеянно, подсел к ней и преподнес версию
– Думаешь, кто-то из Маринкиных хахалей на детей позарился? – недоверчиво уставилась бабка на зятя. – Хотя… А почему бы и нет. Я ведь и сама, типун мне в мозги, о таком же подумывала. Мало ли нелюдей на свете живет! А у Маринки, ты уж прости меня, дуру старую, что сразу тебя не вразумила, только у нее мужиков-то не ты один был.
Иван Алексеевич, который и раньше это прекрасно знал, стойко выдержал удар. И продолжал гнуть свою линию. В общем, телефоны и прочие координаты хахалей своей легкомысленной дочери бабка дала Ивану Алексеевичу с удовольствием и даже видимым облегчением.
– А то лежу и все думаю, а ну, как помру? А ведь среди этих мужиков есть тот, кто Маринку порешил. Ты уж, Ваняша, найди его. А конфеты забери. Не нужны они мне. В рот не лезут. Тошно мне.
Закончив рассказ, Иван Алексеевич извлек из кармана самую обычную записную книжку в весьма потрепанном переплете. Когда-то это был розовый плюш. Что с ним сделали время и грязные пальцы, мусолящие страницы, лучше было не думать. Без омерзения к ней прикоснуться было невозможно. Но как не прикасаться, если в обмусоленной книжке хранились все секреты убитой Марины.
– Хорошо, что Марина по старинке привыкла жить, – сказала Леся, издалека наблюдая, как Иван Алексеевич и Кира потрошат записную книжку. – А то забила бы все в мобильник. А тот у ментов. И что бы мы делали?
– Марина всегда дублировала важные телефоны в обычной записной книжке, – подтвердил Иван Алексеевич. – У нее еще много лет назад телефон однажды украли. А вместе с ним и все записи нужных номеров, изрядно намаялась, пока все телефоны восстановила. Вот и дублировала каждый новый номер в блокноте.
– Ну, да, – кивнула Кира, мельком отметив, что и ей самой не мешало бы поступать точно так же. – Так-то вернее.
– Вот именно.
– Я уже просмотрел эти записи, пока ехал, – сказал Иван Алексеевич. – Да, работа нам предстоит большая.
– Так уж и большая?
– А ты посмотри сама.
Кира взяла записную книжку. И быстро пролистав ее, тяжело вздохнула. На каждой страничке значилось по пять-семь мужских имен. Хорошо, допустим, они будут брать только последние, и, предположим, часть этих имен принадлежит парикмахеру, мастеру по телевизору, личному врачу, которым ее травить не с руки, но… но оставшихся имен все равно было очень, очень много.
– И со всеми этими мужчинами Марина имела любовные отношения? – изумилась Леся. – Да она просто героиня!
Иван Алексеевич и Апогей явно имели по этому поводу несколько иное мнение, но стойко держали его при себе.
– Кстати, мне сегодня звонили похитители Светланы, – сказал Иван Алексеевич.
– И что?
– Я сказал, что шахматы нашел. И пообещал отдать коробку с фигурами уже сегодня вечером.
– Они отпустят Светлану и детей?
– Обещали.
Кира повертела в руках записную книжку и вопросительно посмотрела на Апогея.