Борьба за Краков (При короле Локотке)
Шрифт:
— Хорошая примета — встретиться со старым боевым товарищем, — прибавил он. — Что ж снова пойдем воевать!
Пока он говорил, другие отошли немного в сторону, и можно было лучше разглядеть его.
Несмотря на свой небольшой рост, он был весь точно из одного куска стали выкован; на лице, в глазах, в улыбке, на лбу лежала печать мужества, какого-то железного упорства и веры в себя. Это бросалось в глаза каждому, никто не мог ошибиться. Лицо его не поражало красотой — в нем было много суровости и гордости, но его серьезность и энергия выражения внушали невольное уважение….
Это был один из тех, которые заставляют
Сейчас он улыбался, и все лицо его освещалось улыбкой при воспоминании об этих походах на Силезию, когда он, желая отомстить вроцлавским князькам, издевавшимся над его выбором в короли и называвшим его обидным прозвищем, напал на их землю и страшно опустошил ее.
Но как же не похож был этот Локоток на того, каким помнил его старый воин! В ту пору на нем еще было блестящее вооружение, его окружала княжеская свита в пурпурных плащах и в золоченых шлемах, хотя все это и было приобретено в долг. Помнил Збышек и тот султан, который Локоток приделал к своему шлему, чтобы придать себе более величественный вид. Да, в ту пору он держался князем, — а теперь!
Из-под старого промокшего плаща выглядывали давно не чищенные доспехи, прикрывавшие грудь; меч висел у пояса в простых черных ножнах, шлем был плохой и уже согнутый. Да и товарищи его были не лучше одеты и вооружены.
Глядя на него, Збышек так дрожал от радости, что ему трудно было говорить; притянув к себе сына, он приказал ему встать на колени и поцеловать руку князя.
— Это — мой сын, — сказал он.
— И такой же добрый воин, как и ты? — спросил Локоток.
— Если послужит у вашей милости, — сказал старик, — то будет лучше меня. Возьмите его только с собой! И я бы с вами пошел, да сил нет. Еще расхворался бы по дороге.
Локоток приглядывался к Мартику.
— Ну что ж, — сказал он, — теперь или позже он мне пригодится… Мне надо много людей.
Люди, окружавшие князя, уверившись в его безопасности, пошли поставить стражу около дома. Локоток, подойдя к огню, стал греть руки, а руки у него были большие и сильные, как у самого здорового мужика, жилистые и мускулистые.
— Что это вы рассказывали? — обратился он к Збышку. — Тут у вас были чехи, искали меня? Откуда же они проведали обо мне?
— Проведали, к несчастью! — отозвался Сула, который с величайшей радостью услуживал своему прежнему пану, не помня себя от счастья, что видит его перед собой. — Говорят, старый Поремба, который вашу милость недавно принимал у себя, вчера приехал к Ульриху и обо всем ему донес.
— Поремба! — повторил Локоток, печально покачав головой. — Кто мог ожидать это от него? Он кланялся мне в ноги и чуть не плакал от радости. Вот они здесь все таковы! В глаза мне ничего не смеют сказать, а сами боятся, и рады бы сидеть спокойно, хоть бы под чужим и…
Он не докончил и, помолчав немного, прибавил вполголоса, как бы про себя:
— Не в одной той усадьбе меня угощали, дрожа и озираясь вокруг, представляясь обрадованными, а на самом деле трепеща и проклиная меня за то, что я остался жив. Тут, видно, не на кого надеяться, — надо выждать, пока соберется войско.
В это время Збышек с поклоном подошел к нему.
— Надейтесь на старых, которые раньше служили вам, — со слезами на глазах сказал он, — надейтесь крепко. Мы бы за вас жизни не пожалели.
Потрепав его по плечу, Локоток только улыбнулся печально. И молчание это как бы говорило:
"А на что вы мне, бедняги?"
Но в ту же минуту нахмурившееся было лицо его прояснилось. Этот человек был не таков, чтобы позволить грусти и заботам грызть и разъедать душу, как ржавчине. Оглянулся вокруг себя, присмотрелся внимательнее к этому убогому жилищу и бедно одетым людям. Как раз в это время его товарищи вернулись в дом. На столе стояло блюдо с кашей, распространяя приятный запах.
Збышек озабоченно почесывал себе голову.
— Как нам принять вашу милость, чем угостить? — бормотал он. — Плохое у нас угощение!
— Ты как будто угадал, что мы голодны, — отвечал Локоток, — а кто голоден, тот не разбирает… Помнишь, старик, в прежние годы нам приходилось по несколько дней питаться сухим хлебом и болотной водой. И я от вас не отставал!
Он говорил это весело, оглядываясь на прибывших вместе с ним, бледные лица которых выдавали голод и усталость.
— Я должен был скрываться, как дикий зверь, в пещерах и берлогах, — продолжал он, — лежать под деревьями, в мокрой траве. Воин не выбирает удобств, живет, как придется.
Он медленно подошел к столу.
— Послушай, Збышек, — заговорил он. — Не объедим мы вас? Есть у вас еще каша, чтобы вам из-за нас не остаться голодными?
Збита живо выбежала из своего угла.
— Кушайте на здоровье! — вскричала она. — Каши хватит на двадцать человек, да и сала тоже. Найдется и свинины кусок.
— Есть и пиво свидницкое, жаль немного уж осталось, — сказал Збышек. — Только бы не с дрожжами, а то осталось на самом дне.
Князь, смеясь, садился уже за стол и искал деревянную ложку. Товарищи его не решались сесть вместе с ним и держались в стороне. Не глядя на них, князь подвинул к себе блюдо. Но видно было по тому, как он ел, что он мало думал о еде.
Со вниманием он присматривался к Мартику. Молодец показался ему очень смышленым; князь сделал ему знак подойти поближе.
— Должно быть, и ты такой же честный воин, как твой отец. Не изменишь мне?
Мартик положил руку на грудь. Этот маленький пан уже пленил его, и он рад был бы услужить ему.
— Отсюда до Балиц — полмили, не больше?
— Да и того не будет прямым путем, — отозвался Збышек.
— Тем лучше, — сказал князь. — Не побоитесь ночью доехать туда?
Мартик рассмеялся, показывая белые зубы. Не боялся он ничего на свете, не в его натуре было бояться или избегать опасности. В Кракове его побаивались самые страшные разбойники. Он бы и с тремя один справился.
— В Балицах, — продолжал Локоток, — должен быть теперь Топор, прозываемый Мечом.
— Да ведь мы у него нанимаем эту хату, — вставил Збышек.
— Он раньше был мне предан, — сказал Локоток.
— Это-то правда! — проворчал Збышек, покачивая головой. — Да с тех пор он очень постарел и обабился с молодой женой.
— Я сам-то не хочу ехать в Балицы, — сказал князь, — а то погонюсь за добрым человеком, а нападу на злых. Поезжай-ка ты, да шепни ему на ухо, от кого прислан. Если захочет меня повидать, приведи его сюда, а если будет колебаться, — оставь его в покое и не говори, где я. Понял?