Борьба за Краков (При короле Локотке)
Шрифт:
И в то время, как он говорил это, глаза его сверкали огнем; Топор молча слушал.
— Дорогой мой пан, — отозвался он, наконец, — не то теперь время: ведь чехи не одни, с ними пойдут целые полчища немцев. Бранденбуржцы станут на их стороне! Ведь у них страшная сила, всю страну до самого моря держат они в повиновении. Как тут быть? Надо выждать более благоприятного времени.
— Это мне-то ждать? — с возмущением возразил Локоток. — Но вы знаете, что я никогда не умел ждать, да и нет у меня на то времени! Я уж прожил сорок с лишним тяжелых лет. Кто знает, много ли мне еще осталось жить? Мне каждый день дорог. Самый лучший тот час, который никто не ожидает.
Тут Локоток
— Идите за мной! Соберитесь тайно вместе. Да неужели уж вам так люб этот Вацлав?
— Нет, милостивый государь! Чех нас страшно притесняет, — отозвался Топор, — но что делать? Зубами камня не раскусишь. С ним пойдут силезцы, Оттон Бранденбургский, наверное, и римский король. А еще неизвестно, сколько пойдет немцев! А с нами кто? Ни одной живой души! Страна взбунтуется, зальется кровью, и потом начнут мстить, грабить, а мы еще не оправились и после татар! Дорогой пан, послушайтесь лучше моего совета! Постарайтесь с помощью святейшего папы или его главного епископа войти в соглашение с Вацлавом. Вам отдадут Серадзь и Куявы, вы получите их в ленное владение и отдохнете после стольких мытарств.
Локоток, услышав эти слова, в гневе вскочил с лавки.
— Вы мне это советуете? Вы? Я буду вступать в переговоры с разбойниками! Я буду их просить, чтобы они бросили мне мой кусок! Я буду ленником того, кому я равен, а может быть, и выше его? Уж лучше сгинуть в бою! Такого позора я бы не мог перенести! Мне не нужны ни половина, ни четверть этой земли; не нужен мне кусок ее, на котором я сидел бы и ел хлеб, политый слезами; мне нужна моя корона, мне нужно единство государства, когда-то принадлежавшего Храброму. И неужели ты думаешь, что я мог бы приложить свою руку для четвертования того, что только что стало срастаться? Я? Мечик мой! Или вы забыли меня, или не знали никогда?.. Мне легче скитаться бродягой, чем просить милости, когда у меня есть право. — Локоток говорил это с таким страстным возмущением, что Топор, устыдившись, опустил голову, но горячность князя не захватила и не убедила его. Он склонился, словно желая поцеловать руку князя, однако тот отдернул ее.
— Каждое сердце поймет вашу великую обиду, — не спеша заговорил он. — Кому же не приятно было бы иметь своего единокровного князя, но ведь для этого мало отдать жизнь — это не поможет ничему! Взгляните на все эти земли — они все заняты! Всюду сторожит их войско, всюду правят их ставленники! В Каменце епископовом построили новую крепость, Краков — в их руках, они владеют Познанью, Сандомиром, Серадзью, Плоцком, у них прекрасное рыцарство, хорошее вооружение и сильное войско!
— А у нас малые сердца! — с гневом воскликнул Локоток. — Что же сказать вам? Я ошибся в вас, Мечик! Вы состарились, сидя дома у печки, сердце ваше высохло, вы боитесь выйти из теплого угла в поле. Что делать? Я верил в вас и в вашу преданность мне. Было время, когда шляхта шла вместе со своими государями, а теперь?
Он не успел окончить. Топор, то бледневший, то красневший во время его речи, отозвался с обидой:
— Милостивый государь, требуйте от нас других доказательств нашей преданности к вам, но начинать войну, не веря в успех ее, с завязанными глазами…
— Я верю, и глаза мои открыты, — порывисто прервал его Локоток. — Вы не хотите? Тогда начну я один с горстью наемников. От вас мне больше ничего не нужно, потому что или я имею все права, или, если вы признаете королем этого узурпатора, грабителя чужой собственности, этого выскочку, — тогда я для вас ничто. Просить милостыню я никогда не буду.
Топор стоял, опустив руки, как виноватый.
— Этот выскочка, — продолжал Локоток, — имеет постольку право, поскольку ваше малодушие дает ему его. Он ссылается на завещание Грифины, но не могла же эта старая, сумасшедшая баба дать ему то, что ей не принадлежало. Завещание это обманное и подложное.
Папа Бонифаций писал ему об этом и упрекал его в письме за дерзкое присвоение — он вызвал его на суд к себе и не признает его королем. У меня вырвали эту корону, и, с Божьей помощью, я ее снова отниму!
Выговорив с особенной силой последние слова, князь вдруг успокоился и овладел собой.
Топор между тем стоял молча, как каменное изваяние.
— В самом деле, — сказал он, несколько смутившись и стараясь умилостивить Локотка, — хорошо было бы, если бы вам помогли какие-нибудь владетельные князья, но какие?
— Знаете польскую поговорку: у князей нет союзников, а друзей — тем менее, — возразил маленький пан. — Не стану я ни к кому обращаться. Я рассчитывал на шляхту и ошибся в ней, как в тебе, Мечик; к стыду вашему, буду теперь искать помощи у чужих — и найду ее. Тогда-то вы придете поклониться мне, когда почуете силу, но я и знать вас не захочу, как вы меня теперь не хотите знать.
Топорчик, задетый за живое, отступил назад.
— У каких чужих будете вы искать помощи? Милостивый Государь, не увлекайтесь надеждами! Никто вам не поможет, а погубить вас могут легко. Подождите, может быть, настанут лучшие времена, и вы тогда спокойно доживете свой век в Куявах.
Локоток отвернулся от него и не ответил ему ни слова. Помолчав немного, он сказал уже более спокойным тоном:
— Жаль мне, что я заставил вас встать с теплого супружеского ложа. Жена, наверное, беспокоится о вас. Возвращайтесь же скорее, чтобы не бранила вас. Мне тоже надо хорошенько отдохнуть: долго еще придется мне скитаться от ворот до ворот, пока найду людей с мужественным сердцем. Пока нужна мне хоть небольшая горсточка, чтобы я мог напасть с ней на какое-нибудь гнездо!
Говоря это, он отошел от Топорчика и, не глядя на него, стал греть руки у огня.
Мечик шел за ним нахмуренный, пристыженный и сомневающийся. И стыдно было ему, и страшно решиться.
— Милостивый государь, не расставайтесь со мной в гневе, — сказал он. — Может быть, я и ошибаюсь. Жаль мне вас. Сколько у вас людей, князь?
Локоток со смехом обернулся к нему.
— Пока у меня нет и полсотни, но у меня есть больше, чем войско, у меня огромная воля и несокрушимая вера в Бога. Ксендз Стах, мой духовник, говорил мне когда-то, что вера двигает горами, а моя вера — может крепость разрушить! Скажу вам более, — прибавил он. — Если бы ты всех нас обшарил, ты не нашел бы при нас и десяти гривен. Нет у меня ничего, жену мою из милости кормит бедный мещанин, а вы, отцы которых ходили в поход вместе с моим, вы, потомки старого рыцарства, — вы меня оставляете. Знаете, что я вам скажу: не пойдет со мной шляхта, я пойду в хаты, к крестьянам. Они уж пойдут за мной, а вам будет стыдно.
Топор нахмурился, тяжело ему было это слушать, но так велика была его уверенность в чешском могуществе, что и это на него не подействовало.
— Дай Боже, милостивый государь, чтобы вы совершили чудо, — отвечал он холодно. — Нам думается, что с кем бы вы ни пошли, с шляхтой или с крестьянством, но если враг будет во много раз превосходить ваши силы, то вы только напрасно прольете кровь.
Князь стоял, пристально глядя в огонь.
— Михаил, — обратился он к одному из своих людей, — вели седлать лошадей. Нам опасно оставаться здесь днем: день нам так же изменит, как и люди. Мы должны забраться подальше в лес, чтобы нас не захватили босковичевы слуги.