Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
Артель Хлопушина, расчистив свой участок, окружила потрескивающий костер. Рядом китайская артель хлебала из алюминиевых посудин рисовый суп.
Балда подсел к вожаку Сун-выну и бесцеремонно заехал в миску ложкой.
— Дозволяешь? — спросил он, обжигаясь хлебовом.
— Нисиво, — китаец недовольно скосил глазами.
— Ну и христовы работнички, — упрекнул Морозов, шлепая губами о заслюнявленный чубук. — Вам только за жратву никто в глаза не плюнет.
Алданец растянулся около костра и постукал облинялыми крагами.
— А
Костя открыл рот, но поднявшийся Филя Балда отбросил ногу и громко пустил пакостный звук. Цыганок, захлебываясь, рассмеялся.
— Э, што-б тебя разорвало! — возмутился Хлопушин. — Антилигент называешься.
— Свиньи! — отвел душу Костя, дружески глянув на нахмурившихся китайцев. — Люди едят, а вы што делаете?
— Скот, он и есть скот, — поддержали кругом.
Балда сытно рыгнул и, оскалив гнилые зубы, пояснил:
— Чунари вы, потому и не понимаете слабоды-воли. Когда середка полна — концы говорят. Ничего тут душевредного нет.
— Пакостники, — брезгливо перекрестился Хлопушин.
Китайцы сложили посуду и принялись за работу. Алданец выбрал время, когда надсмотрщики и два милиционера направились к следующей артели, подошли к Сун-выну.
Сухощавый и сутулый старшина китайцев вопросительно сверкнул глазами.
— Чибо тебя?
— Опия есть?
— Мало, мало…
— Давай.
— Золото надо…
— Когда накопаю… Не веришь?
Сразу помутневшие глаза Алданца вразбег смотрели на китайца, и прожженный Вын не выдержал этого взгляда.
— Получаила, — сказал он, сунув кусочек коричневой таблетки… — Полызолотника отдавай.
— Ладно, не пропадет.
Около костра Морозов перевязывал грязной тряпицей гнойную рану на руке у Ларьки Супостата. Китайцы и Хлопушинская артель начали кайлить пристывшую землю. Алданец оттолкнул ноги Балды и снова привалился, подставляя спину огню.
— А вы чего не начинаете? — спросил подбежавший надсмотрщик.
— Больны, — басом ответил Цыганок, потягиваясь и чихая с перепоя.
— Как больны? А зачем же вышли?
— Так и больны, — подмигнул Рома. — Тоской по родине страдаем.
— Где же у тебя родина? — не подозревая коварства, добивался надсмотрщик.
— Под юбкой…
По шурфу покатилось лошадиное ржание Балды. Надсмотрщик, отплевываясь и размахивая руками, побежал вдоль разреза. Проводив его глазами, Алданец достал полученную от Вына таблетку и, искрошив ее в порошок, разделил между Цыганком и Балдой.
— Это на похмелку, — повел он жидкими бровями. — А к вечеру Сохатый подвезет самогону.
Курили жадно, глотая сладко-отравное зелье и, перед окончанием работ, шатаясь, шли к стану с одичалыми глазами.
— Трутни, — сказал Костя, очищая от липкого суглина лопату.
— Тебя почему с ними мир не берет? — спросил Морозов.
— Они меня объезживали два года…
— Как же ты попал в ихну шайку?
— Очень просто… Шлялся беспризорным и подвернулись. Теперь я знаю их, как свои ладошки.
— Оттого они на тебя и серчают… Делу изменил, стал быть.
— Не шибко я побаиваюсь. Безмен у меня потяжелее ихнего. Разве партией накроют, а поодиночке от любого отпихнусь! — решительно сказал Костя.
По белой долине вразброд двигались люди к поджидавшим их грузовикам. По мысам ветер обдирал белый покров, заметал липким снегом избушки недавно покинутого старателями стана.
Глава пятая
1
Постройка воздушной дороги и бремсберга затянулась. В обыкновенные рабочие дни люди были заняты своим прямым делом. К тому же около трети старателей успели покинуть рудник до морозов.
В шахтах не хватало электроэнергии, не хватало лампочек и фонарей. Октябрь снова дал понижение добычи золота. Запасы руды уменьшились, бегунка и дробилка опять работали не с полной нагрузкой.
Из треста приезжали инспекторы, контролеры, обследователи-экономисты. Они собирали сведения, анализировали. Хитро сплетенные столбцы противоречивых цифр летели в «Главзолото» молниями. И опять трестовские дельцы приходили к заключению, что механизация рудника и возведение капитальных построек начаты преждевременно. Были другие мнения, а отсюда, как подсушенное жнивье, разгорались споры.
У Стукова сидел Бутов, когда обалдевший от цифр, разбитой походкой ввалился Гурьян. На посеревшем от непомерной усталости лице директора щетинилась черная борода.
Бутов торопился на раскомандировку вечерней добавочной смены и нетерпеливо докладывал:
— Ребята подготовлены. Не затягивай с собранием. У меня есть ударники девяносто шестой пробы. Забойщики-старики не качнут и из молодых гвоздистые парни вырабатываются.
— Проведем, Нил… К октябрьским торжествам обязательно, — секретарь морщил лоб: у него болел зуб. — В твою шахту выделяем Катю, а Пинаева и Яцкова — в остальные…
— На партработу среди шахтеров и старателей даем лучшие силы рудника. Понял?
— И дельно. Надо глушить сразу.
Бутов сунул шершавую, напоминающую сухое дерево руку Гурьяну.
— Ты чего осунулся? Уездили? Смотри, белый волос прет.
Директор поставил локти на стол и сплюнул горькую от трубки слюну.
— Обожди, Нил, — придержал он шахтера. — Тут дело есть.
Он вынул из портфеля телеграмму, напечатанную на машинке, и подал ее Стукову. — Вызывают с докладом инженера Клыкова, — пояснил он.