Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
«Дедовская ямщина», — досадно подумала Вандаловская, вспомнив слова Гурьяна.
В клубе шумела молодежь. И здесь не было настоящего, радующего. Слабый электрический свет красноватыми пятнами освещал окна. Хотела пройти в шахты, но раздумала и завернула в библиотеку. На пороге, торопливо поправляя платок, рассыпала ехидный смешок Варвара.
— Здрасте… Не свидания ли ждете?
Вандаловская изумленно отступила.
— Откуда вы взяли?..
— А чего же… дело молодое и вдовье, ха, ха, ха!.. Муженька-то моего куда запрятали?
— Не понимаю… он, кажется, в конторе…
Варвара
— Не обессудьте… Я по душам это. Мужики ведь все волки, сожрут корову, а свалят на зайцев.
Ошеломленная Татьяна Александровна долго смотрела на черные омертвелые от темноты сопки и, чувствуя озноб, побрела к своей квартире.
Галстук цвета змеиной шкуры охватывал длинную жилистую шею американского специалиста. После дороги Гирлан тщательно выбрился, вымылся одеколоном. Сегодня он не был доволен своим лицом, туго обтянутым сероватой кожей. Оно не гармонировало с светло-коричневым костюмом, с высокой, не потерявшей осанки фигурой. А фигура строителя обогатительных фабрик была безупречно-величественна. Если бы случилось обратное, то бывший служащий компании «Лена-Гольдфильдс» был бы огорчен не только за себя, но, главным образом, за свою «великую» нацию, за непревзойденный Нью-Йорк, вскормивший Гирлана.
И недаром в роскошном альбоме иностранца, на письменном столе, на стенах, вкось и вкривь, красовались фотографии, карандашные рисунки, графики, недоделанные этюды. Все они каждым мазком, каждой чертой говорили: «моя несравненная родина».
Многоэтажный дом был старательно заснят со всех сторон света. Воспоминание о нем каждый раз вызывало на бескровном лице Гирлана улыбку умиления.
«А если бы знали?» — Иностранный специалист, великолепно оберегающий эту марку в Советской России, долго смотрел на рисунки неподвижными, холодными, как небо сибирского севера, глазами, будто желая получить ответ, что бы сказали о нем эти русские безумцы, задавшиеся целью перетряхнуть мир и создать в нем крепкие устои социализма. Что бы сказали они, если бы догадывались, что владелец этого пленительного особняка был больше, чем простой специалист на прихлопнутом теперь предприятии «Лена-Гольдфильдс».
Переплетенный морщинами лоб Гирлана изобразил гармошку. Игра была рискованная. Но ведь для того он и американец, враг гуманитарных бредней, любитель опасных, но небескорыстных трюков.
Из квартиры Антроповых (соседней с Гирланом) мелко зачокали каблучки, послышался короткий звонок. Специалист бегло оглянул диван, обтянутый коричневым шевро, и свой костюм (неряшливость опять-таки оскорбила бы его нацию).
Звонок повторился, неторопливо заныл. Гирлан шагнул к двери. Впорхнула Надежда Васильевна. Песцовая горжетка колесом обхватывала холеные плечи женщины, густо накрашенный рот горел кровавым кружком.
— Не ждали?
— О, давно ждаль!
Гирлан артистически развел руками. В черном коротком платье Наденька была действительно восхитительна.
— Какие новости, сэр Гирлан? А я так ждала. Ну, как живет Москва?
Женщина полулегла на привычный диван, утонула как в пуховике, показывая круглое колено. Гирлан давно знал эту манеру.
— А муж? — Он прищурил глаза.
— Вызвали к директору. — Темные глаза Наденьки омрачились, кровавое колечко сжалось в комок. — Фу, какой прозаичный.
Ну, поди же сюда, мерзляк… Никогда не напоминайте мне о муже.
Гирлан выжидал. Он шагнул к столу и открыл черный чемодан.
Перед глазами Наденьки ослепительно сверкнули бриллиантовое запястье, медальон и лаковые туфельки.
— Сэр Гирлан! Это где достали?
Маленькая женщина с одичалой радостью, как кошка за мышью, прыгнула с дивана. Ее цыганские глаза горели, а руки лихорадочно перебирали вещи. Волосы Наденьки бунтарски рассыпались по обнаженным плечам, ноздри жадно хватали воздух.
— Это для меня? Неужели!
5
Антропов вернулся домой поздно. От разговоров с директором и главным инженером болела голова. По обыкновению жену не беспокоил. Лег на кушетку в своей рабочей комнате. Вспомнилось, что еще до женитьбы у них сложились своеобразные отношения. Встретились они в Южно-Енисейской тайге, на прииске отца Надежды Васильевны. После года практики Антропов был приглашен на «Надеждинский», названный именем Наденьки, прииск младшим инженером. На правах хозяйской дочери и единственной наследницы, Наденька быстро подчинила Вику, ничего не имеющего, кроме диплома и привлекательной наружности. Эти права она сохранила и до сего дня.
Привычка — прививка. Так было узаконено, что Антропов не перечил жене в выборе ее знакомых, редко возражал, когда она мечтательно направляла раздумья в прошлое и хранила несуразную мысль — попасть за границу, в большой культурный свет, где получила бы настоящую оценку своей красоте и темпераменту.
Сегодня Антропову все это претило, поднимало ворохи бессвязных мыслей.
— Скажите, Виктор Сергеевич, тяжело весит этот иностранный спец? — прямо спросил Гурьян.
Антропов растерялся, побледнел, как мальчик на экзамене.
— Затрудняюсь ответить вам…
— Напрасно… Разве не вы подпирали его своими плечами. Ведь нам все известно, как вы прокатили его план о постройке насосов, но почему-то не настояли переделать насосную камеру.
— Это дело главного инженера… Ошибки творили даже боги…
— Ошибка ли здесь?
Проснувшись в половине девятого, инженер вспомнил эту мучительную беседу. Он видел, что новая администрация все перетряхивает по-новому, что и ему нужно как-то перестраиваться.
Инженера охватило необъяснимое отчаяние. Вчера Гурьян опять говорил о возобновлении постройки обогатительной фабрики и недвусмысленно намекнул, что руководство постройками будет поручено ни в коем случае не Гирлану.
Антропов спустил с кушетки босые ноги и закурил. В голове будто перекатывались свинцовые пули. Слышал, как в спальне зашумело шелковое одеяло, скрипнула сетка кровати.
— Встал, Вика?
Голос Надежды Васильевны ломался спросонья.
— Да… А ты почему рано поднялась?
— Так что-то… Дай, пожалуйста, папиросу.
Он расчесал пальцами скатанные волосы и зашуршал ногами по медвежьей шкуре.
Испорченное красками лицо жены, с бледной синевой под глазами, выглядело дурно, вызывало брезгливость.