Бородино
Шрифт:
Правее отряда Уварова показались и казаки. Они налетали на французов, а те выстрелами отмахивались от них, как от мух. Должно быть, в корпусе Уварова решили, что вот теперь началось: лейб-казачий полк, не дожидаясь приказа, бросился через плотину!
– Куда?! Куда?! Да что же это?! – закричал Уваров, в растерянности оглядываясь по сторонам – как бы не кинулись и другие. Рука его то тянулась к сабле, то останавливалась.
Он никак не мог решиться скомандовать атаку и броситься за лейб-казаками – а там будь что будет. Клаузевиц подумал, что Уваров всё же скомандует, но прошло несколько минут и стало ясно – поздно. К тому
Клаузевиц понял, что больше скорее всего ничего не будет. Он продолжал разглядывать в трубку поле главного боя, пытаясь угадать, что там происходит. Около трёх часов пополудни от Кутузова прибыл ординарец с приказом Уварову и Платову возвращаться. Клаузевиц увидел, как его генерал понуро склонил голову. Назад ехали в подавленном настроении. (Да ещё французы на прощание решили обстрелять русских из пушек, и одним из ядер принцу Гессен-Филиппстальскому оторвало ногу – по общему мнению, это был уж какая-то очень жестокая шутка). Вернувшись на русский берег, Уваров со свитой поехал к Кутузову. Клаузевиц видел, что Уваров, подойдя к Кутузову, что-то рассказывал. На это Кутузов ответил одной фразой, после которой отвернулся от Уварова и снова уставился вдаль. Клаузевиц попросил кого-то перевести, что сказал Кутузов, и ему перевели: «Я всё видел. Бог тебя простит»…
Глава двенадцатая
Наполеон наблюдал за битвой с Шевардинского кургана. Утро обрадовало его: левый фланг русских довольно скоро был сбит, а потом взята и в батарея в центре! Он уже думал, что битва решена, как оказалось, что русские отбили батарею, а на левом фланге восстановили фронт по линии оврага. Наполеон понял, что битва будет долгой. Но не это беспокоило его – в конце концов, под Ваграмом битва шла два дня и он победил. Беспокоило другое: русские сражались так, как не сражался ещё никто и никогда.
Он в общем-то не стремился убить как можно больше людей, для него смысл победы заключался в превращении неприятельской армии в толпу живых мертвецов: людей без сил, гордости и решимости, людей, стыдящихся самих себя.
Главной его надеждой было то, что почти трехмесячное отступление и русских измотает душевно так же, как трехмесячное наступление душевно измотало и опустошило Великую армию – может, не всю, но многих, слишком многих. Наполеон и сам чувствовал, что невероятно устал. Он вспомнил свой спор с Даву, сказавшим, что русских мало убить – их надо ещё и повалить. Выходило, что Даву прав, и даже артиллерия, которой Наполеон обещал повалить русских, не давала эффекта.
«Что же, от них и картечь отскакивает?.. – угрюмо подумал Наполеон. – Не зря, выходит, они молились своему богу».
Он вдруг попытался и сам вспомнить молитву, но тут же ему стало стыдно: «Ага, скажет, вот и ты ко Мне приполз! – подумал Наполеон. – Нет уж. Прости, Господи, но обойдусь без Тебя».
В 10 утра его известили о том, что генерал Монбрен, командир 2-го кавалерийского корпуса, смертельно ранен. Это было уже после известий о ранениях Дессе, Компана, Раппа, Даву, так что Наполеон только горестно поморщился. Оглянувшись, он подозвал к себе Огюста Коленкура, 35-летнего красавца с обычным в те времена круглым открытым лбом и завитком над ним – словно случайно, этот завиток был похож на такой же завиток надо лбом императора.
– Коленкур,
Коленкур поклонился, и подождал, пока Бертье напишет приказ. Затем Коленкур подошёл к своему брату Арману, который хоть и был тоже генерал, но уже давно пошёл по дипломатической линии. Армана вдруг поразили глаза брата: Огюст будто видел что-то – страшное, но неизбежное.
– Дело такое жаркое, что я, наверное, тебя больше не увижу… – сказал Огюст Коленкур брату, до которого не сразу доходил смысл этих жутких слов. – Мы добьёмся торжества, или же я буду убит.
И прежде чем Арман успел сказать хоть что-то, Огюст пошёл к лошадям. Арман с побелевшим лицом и пересохшими губами смотрел ему вслед. «Что же делать?! Что же делать?! – мысли в голове путались. – Остановить? Но как? Да он и не остановится – как же он может не исполнить приказ императора? Неужели он правда чувствует? Но разве это бывает вот так?». Арман Коленкур участвовал в боях ещё в 1799 году, давно и недолго, сам с предчувствиями смерти не сталкивался, а рассказы о таких предчувствиях слушал с недоверием. Теперь же ему не хотелось верить особенно.
Огюст Коленкур тем временем вскочил на лошадь и понёсся по полю, сопровождаемый своим адъютантом. Он понял, что сказал ему Наполеон, напоминая об Арсобиспо.
Наполеон помнил большие и мелкие эпизоды разных больших и мелких битв, боёв и стычек, как опытный шахматист помнит бесчисленное количество шахматных партий – из этого числа ему остаётся только выбрать то, что в данную минуту сулит победу. При Арсобиспо в Испании в 1809 году Коленкур переправился с отрядом драгун через реку и ударил неприятелю в тыл. Так Наполеон несколькими словами пояснил своему генералу, как он представляет его действия.
Однако даже на шахматной доске редко какая партия играется чисто, без сюрпризов со стороны соперника. На поле боя сюрпризом становится любой ручей, любая пушка, любой решивший держаться до конца неприятельский взвод. Поэтому Коленкур, явившись к командовавшему атаками русского центра Мюрату, рассказал ему о поставленной императором задаче – атаковать редут с тыла, – и уже вместе с Мюратом, его начальником штаба Бельяром, командиром 4-го кавалерийского корпуса Латур-Мобуром, и ещё несколькими офицерами они уставились на курган, почти до самого подножия окутанный пороховым дымом, решая, как же добраться до вершины этого вулкана и удержать его за собой. К этому времени французы уже предприняли несколько кавалерийских атак, но результатов это не дало. Мюрат, услышав, что Коленкуру велено атаковать редут с тыла, покрутил головой.
– Это опасная затея! – сказал он. – Хотя в этом есть смысл: когда вы отрежете редут с тыла, мы сможем захватить его с фронта. Вместе с кавалерией Латур-Мобура вам надо будет выйти к редуту с юга, оттеснить русскую пехоту и атаковать редут с фланга. Если русские отобьют вас, возвращайтесь тем же путём.
Коленкур усмехнулся – он чувствовал, что возвращаться не придётся.
– Я буду на редуте, живым или мёртвым! – сказал он Мюрату и тот внимательно посмотрел на него.
– Атакуйте после того, как вам передадут мой приказ… – сказал Мюрат.