Ботфорты капитана Штормштиля
Шрифт:
— А может, это сам Ерго был Штормштилем? Бобоська! Это Ерго — Штормштиль! Потому теперь никто и не отвечает мне.
Бобоська задумался. Потом покачал головой.
— Нет. У Ерго был другой почерк. Совсем неважный. И потом он не смог бы так выдумывать. Он кому-то передавал твои письма.
— А как же ответы? Ведь я получал ответы! И бутылки приходили не только сюда. Первую я выловил знаешь где? В десяти километрах от Старой гавани! У берега, где ставят веники на рачков.
Бобоська грустно улыбнулся. Похлопал Тошку по плечу.
— Эх, олан! Ту бутылку подбросил тебе сам Ерго. Конечно, Ерго. Он сидел на носу, так?
— Так.
— А ты на корме. Он незаметно
Это было похоже на правду. Боцман, боцман! Как же теперь без тебя связаться со Штормштилем? А Штормштиль или кто бы там ни скрывался под его именем, нужен был позарез.
— Я тебе сейчас такую историю выдам, — вполголоса сказал Бобоська, когда они шли с волнореза обратно в город. — Понимаешь, я теперь часто ночую в мастерской. Надоело мне у тетки. Она все про те шесть тысяч рублей бакланит. А в мастерской никого. Заберусь на тюки и сплю. Мягко, хорошо. Куда лучше, чем у Скорпиона. Там тоже покоя не дают. Сбегай за вином, вынеси помои, принеси воды. Сдохнуть можно. То, что я в мастерской ночую, об этом, конечно, никто не знает. Скорпион бы голову оторвал. Он думает, я у тетки.
— Как же ты в мастерскую пробираешься?
— А я ход нашел. С чердака. У них красильня с железной шторой, а на чердаке пол гнилой. — Бобоська презрительно сплюнул. — Вот я и лазаю. Позавчера засыпать уже стал и вдруг слышу: гремит засов. Кто-то открывает мастерскую. Я вначале думал — воры. Но больно уж гремят. Потом слышу: Скорпион лопочет. Я тогда за тюки и затаился. Вошли четверо: Сушеный, Скорпион, глухонемой и еще один какой-то, я его раньше не видел. Вошли, дверь прикрыли и зажгли свечку, электричество не включали.
Тот, незнакомый, начал:
«Давайте с Гундосым решать дело. Потому что в первый же туман Ахмет уйдет за рубеж».
«Как это уйдет? — удивился Серапион. — У него же лицензия на лов тунца. До Нового года».
«Он сказал, уйдет. Одно дело контрабанда, другое дело стрельба. Он на такое не договаривался».
Серапион страшно разозлился. Он ходил по мастерской и ругался последними словами.
«А кто же будет доставлять товар? — шипел он. — У Ахмета фелюга, как баклан. Летит быстро, и ночью не увидишь — черная. Где еще с такой договоришься? И ребята все на подбор. Это что же, выходит, дело закрывать? да?»
«Выходит. Что поделаешь — на время придется завязать. Нам и так начинают пятки жечь».
«Ва! И все это из-за проклятого шума. Что делать! Что делать?»
«Я уйду с Ахметом, — неожиданно сказал глухонемой. — Мне здесь больше оставаться нельзя… Накроют, и тогда хана».
Тошка чуть не подпрыгнул.
— Глухонемой?!
— Он, оказывается, такой же глухонемой, как и мы с тобой. — Бобоська пнул ногой подвернувшуюся консервную банку. — Я его голос сразу узнал. Это он отнял у меня сверток с кожаным пальто. Его кличка — Гундосый. Он еще пудру «Ша нуар» мне тогда продал. За тридцатку. Выходит, пудра тоже контрабандная. А мы дарили…
— Бобоська! Бобоська! — Тошка в ужасе схватил друга за руку. — Это он убил Ерго!
— Кто он?
— Гундосый!
— Откуда ты взял?
— Он! Он! — твердил Тошка, размазывая по лицу слезы. Все разом встало перед его глазами: черная вода, подернутая рваным туманом, острый нос фелюги и старая шлюпка с гундосым человеком, сидящим на корме, над самой Тошкиной головой.
Глава 22. Встреча с капитаном «Фантазии»
Лодки были зачалены за толстый железный брус, который тянулся вдоль стенки набережной. С кормы каждой из них было заброшено по якорю. Лодки
— Это лодка старика Трофима, — выплевывая воду, кричал он Тошке. — А это Аршака с Приморской улицы…
С моря дул сырой порывистый ветер, и набережная была пустынной. Никто не обратил внимания на двух мальчишек, один из которых плыл зачем-то вдоль берега, а другой шел и нес на плече его одежду.
Бобоська нырнул под одну корму, под вторую, потом поплыл дальше. Было видно, что он устал.
— Вылезай! — крикнул Тошка. — Замерзнешь.
Но Бобоська махнул рукой и снова нырнул. Он долго не показывался. Наконец над водой мелькнула его темноволосая голова. Бобоська ухватился двумя руками за борт шлюпки и прижался к нему мокрым лбом.
— Что? — Тошка перегнулся через парапет набережной. — Что там?
— Бебут Ерго… В днище, у самой кормы… — Бобоська подтянулся на руках и влез в лодку. — Здесь ящик под банкой, вот они и не заметили его. Бандюги!..
В этот же день у Тошки с Бобоськой был решающий разговор.
— Ты понимаешь, — убеждал Тошка, — мы обязаны сообщить обо всем в милицию. Ночью может быть туман, и этот самый Ахмет уйдет на «Черной пантере», и с ним улизнет Гундосый. Ведь я и ты — единственные, кто знает о шайке контрабандистов, о тех, кто убил боцмана. Как же мы можем молчать? У нас улики в руках.
— Что ты меня уговариваешь? Что я, маленький? Я согласен, но сначала скажи, куда ты отправил Штормштилю первое свое письмо? Ведь в бутылках ты стал посылать со второго, да?
— Да.
— А первое как попало к нему?
— Сам, Бобоська, не пойму. Это какая-то тайна.
— Опять тайна? Ты куда его сунул?
— В стену. Оно провалилось в пустоту.
— В какую еще пустоту?
— Пустота в стене. Вентиляция. В подвале у нас эта стена. Идем, покажу…
Они спустились в подвал. Тошка приставил к стенке стремянку, взобрался по ней и засунул руку в щель.
— Вот сюда я бросил. Вот так. — Он вынул из кармана «Пионерскую правду», сложил ее пополам и пропихнул в щель. Газета исчезла. — Вот видишь — там пустота.
Бобоська, хмуря лоб, сосредоточенно молчал. Черные брови сошлись у переносицы. Потом он вдруг повернулся и решительно зашагал к выходу.
— Ты куда?
— Сейчас вернусь. Может, без милиции обойдемся…
Тошка стоял на стремянке, прижавшись спиной к сырой кирпичной стене. Он думал о Штормштиле. О том, каков из себя человек, писавший ему такие хорошие письма. Конечно, на нем нет ни камзола, ни треуголки, ни ботфорт с серебряными пряжками. Это все выдумки. И Клотика нет. Тошка вздохнул. И все же Штормштиль, когда он, наконец, появится, будет не таким, как, скажем, директор кинотеатра, тот самый, что живет в соседней квартире — лысый, толстый, с мягким, как у женщины, лицом и в белых парусиновых туфлях. А вдруг!.. Тошка вспомнил, как однажды этот самый директор подмигнул ему при встрече. Просто так, на лестничной площадке, взял ни с того ни с сего и подмигнул, словно заговорщик. Тогда Тошка не обратил на это внимания. А зря. Может, он и есть Штормштиль? Ведь это его банкетка и ломберный столик стоят в подвале… Нет! Нет… Что за чепуха! Штормштиль будет совсем другим. Он окажется сильным и красивым, похожим на капитана Борисова. Да, именно на него. А капитана Борисова Тошка всегда представлял себе высоким, широкоплечим с веселыми глазами и рокочущим голосом. И с прямой английской трубкой, зажатой в обветренных губах.