Бой тигров в долине. Том 2
Шрифт:
– Хорошо, – кивнул он после долгих раздумий, – я поговорю с Владимиром Григорьевичем, попрошу его принять вашего следователя и сохранить его визит в тайне даже от помощников. Я ведь правильно понял вашу просьбу?
– Совершенно правильно, Николай Павлович. Скажу вам по секрету, один из наших фигурантов – помощник Забродина Вячеслав Суханов, и нам в первую очередь хотелось бы именно его оградить от излишней информированности.
Ну что ж, это меняет дело. В корне меняет. Раз Славик попался, туда ему и дорога. Но все-таки надо сделать попытку защитить Володю, если он в этом нуждается. Самойлов нажал кнопку селектора на своем столе и связался с охраной на первом этаже.
– Сам здесь? – коротко спросил
– С утра приехал, не выходил, – послышалось в ответ.
– А Суханов и Шляго на месте?
– Суханов отъехал минут двадцать назад, Шляго только что прошла к выходу, стоит на крыльце и с кем-то разговаривает, бумаги передает. Позвать?
– Не надо.
Значит, Володя на месте, а его церберов рядом нет. Самое время.
– Посидите в приемной, – строго проговорил он, – подождите меня, я переговорю с Владимиром Григорьевичем.
Оперативник послушно вышел в приемную и занял место на стуле, сел, откинув голову и уперевшись затылком в стену. Самойлову даже показалось, что парень мгновенно задремал.
Николай Павлович доехал на лифте до этажа, где располагался кабинет Забродина. Секретарша мило улыбнулась ему и взялась за трубку:
– Владимир Григорьевич, к вам Самойлов.
Она что-то долго слушала, потом кивнула.
– Проходите.
Он вошел в кабинет, пытаясь вспомнить, как давно был здесь последний раз. Да, пожалуй, в тот самый день, как приходил выяснять насчет отеля. Сколько прошло времени? Почти три месяца. А ведь прежде недели не проходило, чтобы они с Володей не посидели в комнате отдыха за разговорами и хорошим коньяком.
Забродин молча смотрел на своего консультанта по безопасности, не задавая ни одного вопроса, словно ему вовсе и не интересно было, зачем пожаловал Самойлов.
– Владимир Григорьевич, – начал Самойлов, решив соблюсти вежливость и субординацию, – с вами хочет встретиться следователь Рыженко. Что ответить?
Он ждал, что Забродин удивится, переполошится, рассердится, в конце концов, и обязательно спросит, что это за следователь, что ему нужно, и кто это вообще такой, поручит Самойлову немедленно навести справки как о личности Рыженко, так и о том деле, которое заставило следователя побеспокоить всесильного хозяина холдинга. Но ничего такого не произошло. Забродин даже не вздрогнул.
– Пусть приходит завтра, – он полистал ежедневник, – с четырнадцати до пятнадцати.
– Есть условие, – Самойлов очень старался, чтобы голос не выдал его разочарования и обиды, – об этом визите не должен знать никто. Вообще никто. Даже ваш секретарь. Не говоря уж о ваших помощниках. Это в интересах дела. Им требуется полная конфиденциальность.
Забродин снова не задал ни одного вопроса и никак не выказал удивления или недовольства. Он снова открыл ежедневник и задумчиво поизучал записи. Потом потянулся к телефонной трубке.
– Маша, свяжись с Гудилиным, перенеси встречу на другое время, сегодня вечером я буду занят, – сказал он секретарше.
Закрыл ежедневник и поднял глаза на Самойлова.
– Пусть приходит сегодня с восьми до девяти вечера. Я буду в кабинете. Организуй все так, чтобы никто ничего не узнал. Сам встреть человека и проводи сюда, чтобы он не шел мимо охраны. Я всех отпущу. Дождешься в приемной, пока мы побеседуем, и точно так же выведешь из здания. Иди.
– Мне присутствовать при беседе? Моя помощь нужна? – спросил Николай Павлович, хватаясь за последнюю надежду.
– Зачем? – вздернул брови Забродин. – Ты мне не нужен. Я же сказал: будешь ждать в приемной.
Самойлов молча повернулся и вышел. Ну что ж, все сказано предельно ясно. Из этого и будем исходить.
Деньги портят человека. Деньги дают человеку возможность раскрыть лучшие свои качества, которые он не может проявить
Он очень хорошо помнил, как всё началось. Из памяти не стерлась та поездка в Сингапур, куда он полетел на длинные и трудные переговоры, взяв в собой обоих помощников. В Москве стояли предзимние холода, он маялся тридцатипятиградусной жарой в совокупности с почти стопроцентной влажностью, мало ел и много общался со Славиком и Юлей. Такое неформальное общение «на выезде»… Они сидели возле бассейна на «корабле», стоящем на трех высотных башнях отеля, с одной стороны внизу переливался и сверкал огнями огромный город, с другой стороны простирался порт, вмещавший в себя, казалось, тысячи кораблей. С чего начался тот разговор? Как обычно, с какой-то ерунды, и сейчас Забродин уже точно не скажет, какое слово оказалось решающим и вывело их легкую и веселую беседу на обсуждение вопроса, вроде бы не имеющего двух ответов. Он, человек, всю жизнь посвятивший преумножению собственного состояния, не имел оснований сомневаться. Деньги – цель, деньги – способ, деньги – надежда и опора в любых жизненных ситуациях. Одним словом, деньги – это хорошо и полезно. В общем-то ни один из помощников с этим не спорил. Но как-то так разговор повернулся, что они вдруг принялись обсуждать, как меняется человек, попадая из безденежья в обеспеченность. И есть ли различие в этих переменах между мужчинами и женщинами.
Спорили долго, ожесточенно, Владимир Григорьевич, помнится, страшно удивился, поглядев на часы: они так увлеклись обсуждением вопроса, что не заметили, как пролетели почти четыре часа. Юлечка, само собой, уверяла, что женщины в гораздо меньшей степени способны на подлость и предательство, это от природы так устроено, потому что в них нет генетической предрасположенности к борьбе, а подлость и предательство есть не что иное, как орудия борьбы, и посему есть у женщины деньги или нет – большого значения не имеет, от этого не изменится ни характер ее, ни нравственность, ни моральные принципы. Славка, напротив, с пеной у рта пытался доказать, что, если уж речь идет о генетической предрасположенности, женщины испокон веку искали возможность продать себя повыгоднее, сперва тому, кто более удачлив и ловок в охоте, потом тому, кто побогаче, то есть продажность у женщины в крови, а вот мужчины куда благороднее, не зря же столько сказано и про надежную мужскую дружбу, и про мужскую солидарность. Забродин с любопытством прислушивался к аргументам, пытался сформулировать собственную позицию и вдруг понял, что ответа у него нет. Он не уверен. Он не знает.
Но ему было очень любопытно узнать.
Впервые за последнее время в нем проснулся живой интерес. И тогда он придумал свою игру. Свой эксперимент. Черт с ними, с деньгами, все равно их оставлять некому, а на его век и на век жены Аннушки хватит даже с излишком.
Над условиями эксперимента он думал несколько дней, а когда летели назад, предложил помощникам поучаствовать. Те сперва опешили, никак не могли осознать суть его задумки, а потом глаза у обоих разгорелись. Ну, само собой, деньги-то какие!
Забродин решил, что восьми пар будет достаточно: шестнадцать участников вполне могут показать общую картину и все разнообразие вариантов. Надо выбрать восемь пар, желательно с различными родственными и дружескими связями, но так, чтобы у каждого из шестнадцати участников была серьезная проблема. Серьезная, но – и это самое главное! – не витальная, потому что когда речь идет о смертельно больном человеке, нуждающемся в деньгах на лечение, проблема морального выбора как-то тускнеет: понятно, что лечение – приоритет, тут и думать не о чем. То есть проблема должна быть такая, которую хорошо бы решить, но можно и не решать, никто не умрет.