Бойцовский клуб (пер. В. Завгородний)

Паланик Чак

Зачем я причинил людям столько боли?

Неужели я не понимаю, что каждый из нас — священная, неповторимая снежинка, особой неповторимой особенности?

Неужели я не вижу, что все мы — свидетельство любви?

Я смотрел на Бога через стол, делающего пометки в блокноте.

Бог всё не так понял.

Мы не особенные.

Мы и не грязь, и не дерьмо.

Мы просто есть.

Мы просто есть, и что случается, то случается.

Но Бог сказал: нет, это не так.

Да. Хорошо. Как угодно. Нельзя учить Бога.

Бог спросил меня, что я помню.

А я помню всё.

Пуля

из пистолета Тайлера разорвала мою щёку. Подарила мне рваную ухмылку от уха до уха. Да, как злая хэллоуинская тыква. Японский демон. Дракон скупости.

Марла всё ещё на Земле, и она мне пишет. Когда-нибудь, говорит она, они меня вернут.

Если бы на Небесах был телефон, я бы позвонил Марле с Небес. И когда она скажет: «Алло?» я бы не повесил трубку. Я бы сказал: привет. Что происходит? Расскажи мне всё в деталях.

Но я не хочу назад. Пока — нет.

Просто потому что.

Потому что иногда кто-нибудь приносит мне поднос с едой и лекарствами, и у него подбит глаз, или лоб в шрамах, и он говорит:

Нам не хватает вас, мистер Дёрден.

Или кто-нибудь со сломанным носом толкает швабру мимо меня и шепчет:

Всё идёт согласно плану.

Шепчет.

Мы разрушим цивилизацию, чтобы сделать что-то лучшее из нашего мира.

Шепчет.

Мы ждём, когда вы вернётесь.

Шепчет.

Несколько слов о переводе

ПРЕЖДЕ ВСЕГО: «ОФИЦИАЛЬНЫЙ» ПЕРЕВОД КОРМИЛЬЦЕВА отвратителен настолько, насколько только мог быть отвратителен перевод. Это — профанация искусства, надругательство над творением автора. Он не сделал ничего — не отследил повторы, не выдержал стиль. Он, видимо, даже не читал произведение до перевода, потому что каждая следующая глава переведена лучше предыдущих. Хуже перевода в Сети нет, и, думаю, не будет.

Я начал переводить роман, чтобы его прочитала моя любовница — она не знает английского настолько. Потом я узнал, что я не один такой умный. Я не особенный. (:

Я не хотел его выкладывать в Сеть, потому что не собирался соревноваться с другими. Но — други, вы меня расстроили. Ну неужели нет человека, который может перевести роман? Это же не Джойс, не формалисты, это даже не стихи. Всего-то нужно — чётко сформулировать десяток ключевых фраз и в полсотне мест повторить одни и те же слова. Но никто из вас даже не пытался этого сделать [93] . Перевод Амзина — просто несерьёзный. Перевод Егоренкова — откровенно недоработан. Перевод Савочкина — неплох. Но со слишком многими странностями (проект «Вывих»???). Неплох, не более того.

93

Любопытно также и то, что из трех упомянутых переводов два (Амзина и Егоренкова), по-видимому, основывались на переводе Кормильцева и унаследовали массу его ошибок (моя любимая — это про кошачий помёт в бензине). Перевод Савочкина основывался, похоже, на машинном переводе, и таким образом содержит в себе немало оригинальных архилюбопытнейших ошибок (и, теперь уже самостоятельно, — кошачий помёт в бензине! ).

Мой — лучше.

Литавры, пожалуйста. Полный и оконченный перевод. С культовыми фразами. С повторениями, параллелями и самоцитатами. Согласованный с фильмом. Правильный, достаточно точный, и в тоже время достаточно вольный перевод. Как верно заметил Савочкин, новое произведение, написанное по определенным законам.

Это окончательная

версия и я не собираюсь его больше редактировать. Пожалуйста, не делай этого и ты. Я переводил его настолько тщательно, насколько переводили разве что речи Сталина на язык народности коми. Лучше я не могу. Я переводил роман трижды. Первые два варианта я удалил, когда лучше почувствовал стиль и понял, что они несовершенны: не хотел накапливать ошибки. Это стало просто делом принципа. Я использовал шесть словарей, включая толковый английский Webster, POD и два словаря сленга; это не говоря о русских словарях. Я сверил перевод с уже существующими и, каюсь, коечто подправил. Потом было ещё с десяток читок, в том числе — две вслух, чтобы отследить «разговорность» текста (это ведь внутренний монолог героя, не забыли?). Так что если ты видишь знакомую фразу в этом переводе — значит, она действительно удалась.

Я не буду больше править текст.

Я не жду от тебя благодарности.

Я не жду признания.

Просто не читай книг в плохих переводах, если у тебя есть выбор.

P.S. Всё-таки раньше было в плане переводов лучше… Это у Довлатова хорошо написано. Талантливые люди не могли писать свои произведения, поэтому переводили чужие. Хорошо переводили. Вот мне, например, не придёт в голову заново перевести Ремарка или Хемингуэя. А теперь переводами зарабатывают деньги. И вопрос не в том, чтобы сделать это лучше, а в том, чтобы сделать быстрее и больше. Всё-таки, современная цивилизация ущербна по самой своей сути.

Несколько слов всё же о переводе

ЭТО ВОЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД.

Это означает, что он отличается от оригинала. И отличается достаточно.

Стиль, в котором написан перевод — это не стиль, в котором написан роман. Сначала я хотел создать русскоязычный вариант, полностью аналогичный английскому; перевести подругому, но сделать роман настолько же разговорным и непринуждённым. Эта была плохая идея, потому что русский язык — это не английский язык.

По ходу работы, во время бесконечной проверки и перепроверки фраз, непринужденность превратилась в отточенность, разговорность — в лаконичность. И постепенно я пришёл к мысли отойти от стиля оригинала и создать, как мне кажется, то, что написал бы Поланик, если бы это не был его первый роман. Произведение немного более выверенное и законченное стилистически.

То тут, то там подправлены фразы, чуть-чуть дописано, чуть-чуть пропущено. Местами текст по мелочам изменён, чтобы его мог понять средний читатель, не знакомый с реалиями американского быта (например — названия аэропортов).

Постепенно из романа исчезли остатки прямой речи. Слова рассказчика, произнесённые вслух, путаются с мыслями, а мысли — со словами окружающих. Рефлексии, мысли, слова — копия копии копии. Фразы построены максимально кратко и рублено. Абзацы, которые Поланик во всех книгах расставляет по неизвестным мне законам, расставлены заново. Выдержаны времена в речи — раздельно настоящее и прошлое, — раз уж герой вспоминает события и заново их переживает.

Что ещё.

Рассказчик (его не зовут «Джек», в романе нет его имени) говорит так, как говорю я. Тайлер Дёрден говорит так, как хотел бы говорить я. (В свете сюжета это кажется логичным.)