Боже, спаси Америку! Наблюдая за американцами
Шрифт:
Я уже был у двери, когда меня настиг первый вопрос.
– Вы можете назвать имена двух сыновей принца Чарлза и принцессы Дианы?
– Конечно, – ответил я. – Уильям и Гарри.
– Правильно. Хорошо. Можете назвать премьер-министра?
– Если имеется в виду тот, кто был вчера, – произнес я, проскальзывая мимо мэтра во двор.
– Oh, vous abandonnez votre table? [22] – спросил он.
– Non, non, une minute [23] , – заверил я его.
22
О, вы покидаете свой столик? (фр.)
23
Нет-нет, я на минутку (фр.).
Во дворе уже было не протолкнуться, так что ни о какой тишине и покое мечтать не приходилось. Впрочем, какой был смысл в этом разговоре? Тайлер наверняка уже растрезвонил о моих извращенных привычках переодеваться в женское платье.
Как бы то ни было, премьер-министра я все-таки назвал.
– Правильно, – одобрила Люси. – А вы можете объяснить американцу основные правила игры в крикет?
– Ни в коем случае. – Я уже пытался проделывать такое с французами, но это было равносильно тому, чтобы объяснять, как петь йодлем под водой. Они не улавливали сути.
– Что ж, вам придется попытаться, просто чтобы я смогла заполнить эту графу.
– Хорошо, как вам понравится такой вариант: крикет – это что-то вроде бейсбола, за исключением того, что на поле одновременно присутствуют двое бэттеров и двое пинчеров, и еще игроки в крикет не носят эти глупые никербокеры [24] .
Двое парней-французов из очереди, слышавшие разговор, недоуменно переглянулись.
– Довольно неплохо, – сказала Люси. – Предположим, я не слышала ваше замечание насчет никербокеров. И наконец, вы можете пропеть первый куплет национального гимна?
24
Бэттер – отбивающий в бейсболе, пинчер – подающий, никербокеры – широкие брюки, собранные под коленом.
– Как? А разве есть и второй?
Она рассмеялась:
– Думаю, должен быть, но одному Богу известно, как он звучит, так что первого будет достаточно. И боюсь, вам придется пропеть его, а не просто продекламировать.
– Вы что же, нанимаете только тех, кто умеет петь? Разве это не дискриминация по отношению к тому, кому медведь на ухо наступил?
– Мы должны быть уверены в том, что вы не подведете, если вам придется пропеть национальный гимн, – объяснила Люси. – Знаете, как ужасно это выглядит, когда футболистов снимают крупным планом перед началом матча, а они не знают слов.
– Вы так говорите, будто у меня есть шанс получить эту работу. Мне казалось, что я провалил интервью с мистером Тайлером.
– О нет. Возможно, он вам показался немного… зажатым. Это все из-за… – Люси выдержала паузу, и у меня создалось впечатление, будто она оглядывается через плечо, проверяя, не подслушивает ли кто наш разговор. – Из-за его лекарства. Возможно, поэтому он и не заполнил вашу анкету до конца.
– А…
– И насколько я могу судить, вы в шорт-листе. Вам осталось только спеть, и работа у вас в кармане, уж поверьте мне.
В какой-то момент я почти струхнул. Но я не из тех, кто намеренно срывает интервью, к тому же мне действительно позарез нужны были деньги, поэтому я зажмурился и запел. Довольно тихо, должен признать, так что слышно было только тем двум парням, которые уже посмеивались над моими рассуждениями о крикете, а теперь, наверное, и вовсе решили, что у меня окончательно поехала крыша.
Но тут я услышал, что мне подпевают. Позади французов стояла группка американских студентов в лыжных куртках и шерстяных шапках.
– Боже, благослови Америку! – выводил один из них. Конечно, в 1776 году они вышвырнули наше правительство, но сохранили мелодию нашего национального гимна.
Мне пришлось повысить голос.
– Дай ей ратных побед, – уверенно вывел я, заглушая французов, которые уже разразились «Марсельезой». – Счастья и славы, – завопил я, словно пытаясь воскресить королеву Викторию. – И долгого царствования над нами. Боже, храни Королеву.
Я удостоился восторженных возгласов со стороны британского контингента и вдруг почувствовал, как ощетинились волоски на моем загривке. Наверное, есть какая-то магия в национальных гимнах. В этот миг больше всего на свете мне хотелось выйти на поле и разбить янки и лягушатников в крикете. Перспектива казалась особенно заманчивой, учитывая, что ни те, ни другие даже не понимали правил игры.
– Ооо, чудесно-о-о, – промурлыкала Люси из Лондона, в то время как другие национальные гимны заглохли ввиду нехватки желающих выглядеть идиотами. – Думаю, вы уже на пути в Америку.
Нью-Йорк
В дерьме на Манхэттене
1
Эмпайрстейт билдинг скрылся за горизонтом, и такси, спустившись с высоты хайвея, продолжило путь среди низких домиков из красного кирпича. В этой округе какой-то предприимчивый делец, по всей видимости, пытался ввести моду на цветные маркизы – во всех домах над окнами пестрели похожие на автомобильные капоты навесы. Изначально они были красными, ярко-синими или ярко-зелеными, и, глядя на них, можно было догадаться, что летом здесь печет не на шутку. Впрочем, сейчас на многих маркизах искрилась ледяная бахрома.
– Что это за район? – прервал я телефонный разговор таксиста. – Верхний Ист-Сайд?
– Вроде того, – ответил он. – Это Бронкс.
– Бронкс? – Для англичанина среднего достатка вроде меня упоминание о Бронксе вызывает в памяти образы гангстеров, расстреливающих боезапасы своих «Узи» друг в друга. Ну, или в прохожих.
– Да.
– Но почему мы едем в Бронкс?
– Такой адрес ты мне дал, приятель.
Я снова уткнулся в распечатку, которую показал ему в аэропорту. Адрес «B &B» [25] мне прислали по электронной почте пару дней назад из «Туристических ресурсов». Но Бронкс в нем не упоминался. Был лишь почтовый индекс Нью-Йорка. А я-то, идиот, всегда считал, что Нью-Йорк – это исключительно то, что вокруг Эмпайр-стейт.
25
«В & В» – «Кровать и завтрак».
– Бронкс? Это же замечательно, Пол! Это настоящая Америка, не то что туристический Манхэттен. – Да, Алекса была со мной. Уже минут через десять после моей интерпретации «Боже, спаси Королеву» она перестала обвинять меня в сотрудничестве с колонизаторами и загорелась идеей американского вояжа, которую, похоже, находила не менее блистательной, чем однажды пришедшая кому-то в голову мысль начинять пончики джемом.
Она объявила о том, что в это время года ей все равно не удастся завершить съемки документального фильма о французском образе жизни. Слишком много сцен связано с весной и летом. С другой стороны, снимать США зимой было куда интереснее. Не будет «голливудской показухи», сказала она, и люди увидят страну такой, какая она есть. Алекса хотела копнуть глубже и обнажить «прогнившее сердце зловещей мировой державы». Хорошо, что «Туристические ресурсы» не стали интервьюировать ее.