Божественная охота
Шрифт:
– Еще бы. Ты, эгоист, развлечешься один раз, а потом все мы скучать будем, – подтвердила не без улыбки Элия, погрозив брату пальчиком.
– Его сложно убить, – оправдался Энтиор, мечтательно зажмурился и, должно быть, увидел в грезах свою любимую пыточную камеру, – он живучий. Очень живучий! До сих пор выкручивался изо всех моих ловушек! – В последней фразе вампира послышалась даже толика удивленного восхищения истинного исследователя. – Ему очень везет!
– Лучше использовать такие живучесть и везение наиболее выгодным для нас всех образом, – разумно предложила принцесса, лакомясь десертом из свежих фруктов со взбитыми сливками и жидкой карамелью. – История с Колодой Джокеров
– Ах да! Карта Ферзя из Межуровнья – его работа, – признал справедливость слов сестры вампир, задумавшись о странных играх Сил Судьбы. Если бы вездесущий сумасшедший Элегор, заинтригованный рассказом Элии о Колоде, не отправился на поиски и не нашел Карту Злата, то Повелитель Путей и Перекрестков не стал бы сейчас помогать ни Связисту, ни самому Энтиору. – Что ж, признаю справедливость твоих слов, стради. Герцог – нужная фигура на доске в этой игре. Я поумерю жажду его крови.
«Ты еще даже не знаешь, какая нужная, дорогой мой, – к своему счастью, а то бы лишился покоя и сна», – мысленно ответила брату ехидная принцесса.
Элегор был жутко зол на насмешницу Элию, ее клыкастого братца и даже на самого себя за то, что не смог выдумать какого-нибудь выхода из того положения, в которое его загнали принц и принцесса. Стоило бы им выдать что-нибудь эдакое, чтобы раз и навсегда перестали донимать его! Но, как назло, ничего более «эдакого», чем затеять с братцем богини банальный мордобой, молодому герцогу не сообразилось ни в сам момент оскорбления, ни позднее. В конце концов Элегор решил плюнуть не только реально, но и фигурально на проклятую парочку, к тому же ему хотелось и навестить лучшего друга. Конечно, у Лейма бывали пограничные состояния: зубодробительной деловитости, серой меланхолии или крайней мечтательности, но чего ему никогда не приходило в голову, так это попробовать переспать с герцогом, да и другом младший член королевской семьи был верным, испытанным общими радостями и печалями. К нему, просто сориентировавшись по божественной силе присутствия, и перенесся бог, взбешенный завтраком в обществе извращенца Энтиора.
Элегор оказался в довольно далеком от Лоуленда измерении. Там только начинался рассвет. Розовая туманная дымка окутывала небосвод. Великолепный цветочный сад, напитанный ночными росами, в котором оказался герцог, еще спал. Розы в таком многообразии форм, размеров и цветов не встречались Элегору даже в Лоулендских Садах Всех Миров, где, герцог был в этом уверен, росло практически все. Совсем маленькие, не больше ноготка, розочки стелились по нежной изумрудной траве, розы-вьюнки украшали шпалеры и декоративные арки, розы-кусты обрамляли дорожки, розы-деревья торжественно возвышались над ними. Словом, одно-единственное растение в таком ассортименте и с таким вкусом декорировавшее весьма значительную территорию, бог встретил впервые.
Заросли роз, вероятно, благоухавшие днем поистине неудержимо, источали утонченный аромат, и цвета их: темная сочная зелень стеблей и листьев, алый, розовый, багряный, пурпурный, белый, пунцовый, рубиновый и карминный цветков казались нежнее и мягче.
Вид природы подействовал на взбудораженного бога умиротворяюще. Он вдохнул полной грудью утреннюю свежесть и почти не спеша, то есть быстрым шагом, двинулся по широкой дорожке, выложенной белыми плитками, к виднеющемуся невдалеке зданию из белого гранита с небольшими вкраплениями серого и голубого тарцита. Изящные очертания строения радовали глаз не меньше прелести сада. В очаровательном, пусть и слишком
«Не иначе как у Лейма очередной острый приступ романтичности. Приятное местечко для мечтаний он выбрал, – весело подумал Элегор и самоуверенно решил: – Ну ладно, пусть еще немножко погрезит, а там уж я его уговорю встряхнуться и чего-нибудь учудить!»
Наслаждаясь прогулкой, незваный гость пересек сад, и, только подойдя к распахнутым воротам с литыми обвившимися вокруг серебряных прутьев розами-лианами, Элегор сообразил, почему несмотря на то, что он никогда тут не был, место что-то ему напоминало. От него веяло силой Элии! И в самом эпицентре этой силы сейчас находился Лейм. Герцог чертыхнулся и застыл на пороге церкви богини любви, единственным посетителем коей сейчас и являлся юный принц.
Конечно, для Элегора не были секретом чувства, которые друг питал к принцессе Элии. Бедолага Лейм частенько выплескивал на голову Гора романтический бред, включавший в себя немало восторженных описаний неземной прелести, ума и прочих уникальных достоинств богини любви. Принц обожал свою кузину. Чувство это столь прочно пустило корни в его романтической душе, что никакие терапевтические процедуры, проводимые Элегором (рассказы о том, какая Элия стерва, меняющая кавалеров даже чаще, чем Энтиор туалеты, знакомства с многочисленными красотками, головокружительные приключения) не могли потушить огонь любви в сердце юного романтика.
Герцог видел, как страдает друг, сочувствовал ему и злился на невозможность что-либо изменить. Ему оставалось только скрипеть зубами, когда лучезарный свет истового фанатика вспыхивал в зеленых и обыкновенно спокойных глазах Лейма, если он говорил или думал о принцессе, а ее образ всегда был с принцем наяву и во сне.
Некогда Элегор пробовал скандалить с Элией, требовал привести кузена в чувство и перестать издеваться над парнем, но проклятая баба заявила, что чувства, которые питает к ней Лейм – его личное дело, и вмешиваться она не станет, вернее, станет только в том случае, если без этого никак нельзя будет обойтись. Дворянин плюнул и больше сию тему в беседах с леди Ведьмой не затрагивал, разочарованно решив для себя, что женщина, будь она даже самой распрекрасной и могущественной на Уровне, к тому же способной получить любого приглянувшегося мужика, все равно останется зловредной бабой, которой проще удавиться, чем выпустить из когтей угодившую в них жертву. А вся мораль на тему нежелательности насильственного воздействия на душу выдумана для оправдания собственнического инстинкта.
И хоть Элия помогать Лейму отказалась наотрез, со временем Элегор начал робко надеяться, что друг перебесится, повзрослеет и найдет себе какой-нибудь другой, более подходящий предмет для воздыханий – или уж сразу несколько предметов. А с недавних пор герцог даже начал верить, что тот славный миг недалек, потому что в беседах Лейм все реже и реже выражал влюбленные восторги, если речь заходила о кузине, и сам этой темы не поднимал. Словом, Элегору казалось, что надежда на выздоровление есть! Но, как водится, чем слаще надежда, тем горше предстоит разочарование.
Только теперь до герцога дошло, что бедолага Лейм, устав спорить с другом по поводу своей обоже, просто замкнулся и перестал поверять Элегору сердечные тайны. Несчастный принц не только не выздоровел, куда там! Болезнь прогрессировала! Наглядным доказательством сей трагедии стал сам Лейм, преклонивший колени пред алтарем со свежими розами, посвященными богине любви. И поза, и горящий нежной страстью взор, и пылкий бред, слетающий с уст бога, – все было свидетельством вопиющей ошибки герцога.