Божественный яд
Шрифт:
— Нет.
— Маг не стал бы ставить пентакль на тело жертвы, — уверенно произнес барон.
— Тогда кто поставил?
Барон еще раз взглянул на фотографию и протянул ее Ванзарову.
— Это игры необразованных дилетантов! — он выдержал паузу и добавил: — Или знак нового культа, который переосмыслил старый символ.
— Чем это может грозить? — тревожно спросил Ванзаров.
— Чем угодно. Но готовьтесь к худшему. Думаю, последуют новые жертвы.
— О каком культе может идти речь?
— Не знаю, возможно, что-нибудь восточное.
— Безусловно. Только последний вопрос, Николай Густавович. Вы не знаете, кто из людей вашего круга, я имею в виду спиритов, магов, или как там еще, кто мог бы пойти на такое? Например, профессор Серебряков?
Фон Шуттенбах выпрямился и застегнул две верхние пуговицы идеального английского пиджака.
— О господине Серебрякове не имел чести слышать. А из людей моего круга нет ни одного человека, кто мог бы пойти на такое!
В общий зал ресторана Ванзаров вышел в тягостных раздумьях. Он не сразу заметил, что пересекает дорогу стройной даме. Едва не столкнувшись, сыщик извинился и мельком посмотрел ей в лицо.
Родион Георгиевич увидел глаза женщины.
В них были сила и очарование, которые при желании могут превратить в раба любого мужчину. В них светилась бездна.
Ванзаров не выдержал взгляда и смутился. Дама кивнула, принимая извинения, и царственной походкой двинулась к дальним столикам.
За ней плелся господин, которого Ванзаров узнал сразу. Это был Дэнис Браун, сотрудник британского посольства и отличный боксер в полулегком весе. Сыщик видел его блестящие победы на ринге клуба любителей бокса. Браун бился как леопард, одолевая соперников не столько силой, сколько быстротой и хитростью. На одном турнире он вышел против тяжеловеса Исмаила Карды, чудовищного, звероподобного турка, с которым отказывались биться многие боксеры. И уже во втором раунде верткий Браун нанес молниеносный удар стамбульскому Голиафу, закончив матч чистой победой.
Но чемпион сильно изменился. В его потухшем взгляде не осталось и следа прежней удали. Цвет лица поражал болезненной серостью. Только поджарая, спортивная фигура осталась прежней. Боксер шел за спутницей, безвольно ссутулившись.
Ванзарову показалось, что Браун тяжело болен. Зачем же тогда он здесь, да еще и с дамой? Неожиданно он вспомнил, что где-то уже видел это загадочное женское лицо. Сыщик обернулся, чтобы еще раз разглядеть незнакомку, но пара уже исчезла за дверью отдельного кабинета.
Ванзаров оделся, дал швейцару чаевые и медленно пошел домой по заснеженной Большой Конюшенной улице. Он выбрал самый длинный путь через Невский, чтобы иметь время проветриться и подумать.
Позвонив в квартиру в одиннадцатом часу вечера и тихонько войдя в гостиную, Родион Георгиевич
Он сел за письменный стол и включил лампу. В ночной комнате вспыхнул мягкий свет. Он подумал, что жена встретила его с новой прической, а он не высказал комплимента…
Прическа! Ванзаров внезапно подскочил на стуле. Как он мог быть таким слепым!
Сыщик схватил фотографию, навел лупу и вновь стал внимательно изучать ее. Все дамы на снимке имели одинаковые прически. Несмотря на то, что одна повернула голову в профиль, а две другие смотрели в объектив, различить их с полной достоверностью оказалось невозможно. Черно-белый снимок сгладил живые различия, превратив разных женщин в трех сестер. Случайность, или это сделано намеренно?
Теперь Родион Георгиевич был уверен, что столкнулся в ресторане с одной из этих барышень. Но с какой именно?
Ванзаров отложил фотокарточку и перечитал записку, которую, пока его не было дома, прислали от Лебедева.
Эксперт написал: «Коллега! Я перевернул вверх дном картотеку антропометрического бюро. Увы и ах! Милых барышень обнаружить не смог. Видимо, они не общались с полицией. Какая жалость!»
2 ЯНВАРЯ 1905, ВОСКРЕСЕНЬЕ, ДЕНЬ СОЛНЦА
Полковник подошел к окну. На другой стороне улицы зажигали ранние фонари. Он смотрел на прохожих, которые ненадолго попадали в пятно газового света и вновь растворялись в наступающей мгле. Начальник петербургского Охранного отделения слушал доклад агента и профессиональным чутьем ищейки чувствовал обман.
Сегодня, проводя запланированную встречу с Озирисом, Герасимов оказался в затруднительном положении. Все, вроде бы, выглядело чисто и правильно. Не было ни малейшего повода заподозрить агента в двойной игре. Все-таки он был послан не в революционную организацию, а к безопасному профессору Серебрякову. И все-таки! Александр Васильевич чувствовал, что Озирис о чем-то недоговаривает.
В квартире для конспиративных встреч стало темно. Полковник быстро задернул шторы, ударившись о стол, прошел к выключателю, зажег лампу под абажуром. Озирис расположился в кресле. От яркого света агент зажмурился, как кот, который украл сметану.
— Я бы хотел еще раз повторить все, что вы рассказали, — подал голос Герасимов. — Но я буду задавать вопросы. Вы должны отвечать мне коротко и сразу. Договорились?
— Пожалуйста!
— Итак, профессор живет один?
— Да.
— Он делает приемы?
— Нет.
— Ходит в гости?
— Кажется, нет.
— Какое его любимое блюдо?
— Он не… я не знаю.
— Он пьет чай?
— Кажется, нет…
— Он пьет кофе?
— Не помню… а что…
— У него дома пахнет молотым кофе?