Божественный яд
Шрифт:
— А ключи от ворот у кого-нибудь еще в доме имеются? — вставил Джуранский.
— Только у меня, вашбродь, как можно! Никому не даю! — и дворник вытащил из-под фартука, надетого поверх зипуна, связку на металлическом кольце. — Вот они! А это от подвала, это от чердака, все здесь!
Ключи издали мелодичный перезвон кандалов.
— Ладно, Пережигин, не хочешь говорить правду, будем с тобой разбираться в другом месте, — сыщик спрятал руки в карманы пальто. Даже в перчатках пальцы мерзли. — Курочкин, в участок его!
Филимон и его напарник,
— За что, вашбродь?! Ни в чем не повинен!!! — зарыдал дворник.
Испугался Пережигин не решетки, а потери места. Он-то хорошо знал, что в арестантской участка его могут продержать «до выяснения» хоть месяц. А за это время домовладелец найдет нового дворника. И Степан потеряет заработок. И куда ему деваться? Где еще деревенскому мужику дадут такую хорошую работу? Дворник — человек уважаемый!
— За что? За то, что врешь! — продолжал Ванзаров.
— Никогда не врал и вам не смею, вашбродь! — всхлипывал Степан.
— Тогда рассказывай, кому ты сегодня ночью отворял ворота? Рассказывай, кому помогал господина Серебрякова топить! А заодно расскажи, как убивал девицу, которая к профессору ходила! Отвечай, душегуб! — сыщик говорил с такой страшной верой в свои слова, что даже ротмистру стало не по себе, хотя Ванзаров на допросах часто пользовался подобными уловками.
Степан смекнул, что на него вешают убийство. И не одно. Это уже не место потерять, а голову на плечах не сносить!
Пережигин с размаху бухнулся на колени.
— Не погубите! Не виноват я! Богом клянусь!
Что-то заставило Ванзарова оглянуться. Он увидел, как глухонемая старуха вышла из дворницкой и, остановившись всего в трех шагах, сжимала лопату для снега. Ее глаза с ненавистью буравили сыщика. Она не знала, что происходит, но, кажется, готова была встать на защиту своего благодетеля.
— Значит, не виноват? — буркнул сыщик. — А что этой ночью делал?
— Спал как убитый! Вот вам крест! Как ворота запер, решил, вздремну часок, а провалился до утра. Меня, вот, господин Курочкин разбудил! Более ни в чем не повинен! А в ту ночь, когда барышню нашли, был грех — напился и забыл ворота закрыть. А чтоб душу живую загубить, я же православный! — дворник истово крестился. По его небритым щекам текли слезы.
— Ну что, ротмистр, поверим господину Пережигину? — громко спросил Родион Георгиевич, поворачиваясь к Джуранскому.
— Отчего же не поверить, это можно… — сквозь зубы процедил ротмистр.
Ванзаров кивнул.
— Какого цвета зимнее пальто у Серебрякова? — спросил он, делая дворнику еще одну маленькую проверку. Сыщик прекрасно помнил, в чем Серебрякова привел на улицу пристав Щипачев.
— Да не пальто, а шуба бобровая! Не виноватый я! — всхлипнул дворник.
— Хватит, Пережигин, рыдать, иди работай, снега по колено! — сыщик повернулся к филерам. — Значит, так…
Курочкин и его напарник, как по команде, вытащили записные книжки с карандашами.
— Срочно найти тех, кто
— Да, шуба бобровая, — Филимон деловито записывал в блокнот.
— Ищите бродяг или артельщиков-ледорубов. У профессора мог быть кошелек или золотые часы. Скорее всего их уже пропивают. Про часы можно забыть. Главное найти одежду.
— А если уже, того… спустили? — серьезно спросил Курочкин.
— Вытрясти из мазуриков — кому и куда сбыли! И еще! Наблюдение за квартирой профессора продолжить! Если за два дня не произойдет ничего подозрительного — можете снять пост. Все ясно? Свободны!
Степан, утирая слезы, так и стоял на коленях. А глухонемая старуха, сжимая лопату, с лютой ненавистью смотрела в спину уходящих сыщиков.
Вернувшись во Второй участок, Родион Георгиевич дал приставу Щипачеву строжайшие инструкции. Всех лиц, явившихся спросить о профессоре Серебрякове, невзирая на чины, следовало задерживать немедленно. Сыщик строго-настрого запретил кому-либо сообщать о смерти профессора и давать объявление в газету.
Родион Георгиевич послал Джуранского в комнату полицейского телеграфа отправить во все петербургские участки срочную депешу о розыске мещанки Уваровой с приложением подробных примет. В телеграмме указывалось, что подозреваемая представляет особую угрозу, поэтому при ее задержании требуется осторожность, а при содержании под стражей — неусыпное внимание. После поимки подозреваемой приставам надлежало немедленно связаться лично с чиновником особых поручений сыскной полиции. Текст депеши Ванзаров попросил отправить за своей подписью.
Лебедев появился в дурном расположении духа, что с ним случалось крайне редко. Он доложил, что догадка подтвердилась. Профессор принимал тот же состав, что и Мария Ланге. Более того, организм Серебрякова полностью пропитан жидкостью. По словам эксперта, профессор не питался нормальной пищей по крайней мере две недели. Лебедев добавил, что если это действительно та самая загадочная сома, то он уже ничему не удивляется.
Предприняв все, что было в силах, Родион Георгиевич отправился на Офицерскую, в Управление сыскной полиции. Первым делом он пошел на доклад к Филиппову.
Ванзаров попытался поподробнее рассказать о сути запутанного дела, но Владимир Гаврилович пребывал в праздничном настроении и благодушно отмахнулся от этой истории. Он прекрасно знал, что высоких начальников криминальные донесения не заинтересуют как минимум до окончания крещенских праздников. Доклад завершился милой болтовней о новогодних банкетах.
Ванзаров вернулся в кабинет, посмотрел на рабочий стол и с сожалением констатировал, что изрядно запустил текущие дела. Работу делопроизводителя он ненавидел, но поручить ее было некому. В сыскной полиции даже чиновник особых поручений должен был лично заполнять те дела, которые вел.