Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]
Шрифт:
Поет петух. Лает пес. Храпит запрягаемый конь.
– Панна, вы меня слышите? Вы меня понимаете?
Стреляет кнут, ржут кони. Телега подскакивает и трясется на мерзлых грудах. Холод отрезвляет. Мысли становятся яснее.
– Панна де Апольда. Мы здесь становимся на привал. Пожалуйста, не делайте…
Она расплакалась. Разревелась. Распустила сопли, как ребенок, как дитя дрожащей рукой размазала слезы по лицу. Сквозь слезы видела, как он поморщился. Бросил вожжи слуге, сам взял ее под руку, провел в сторону дома. Что-то говорил. Она не слышала. Была занята планированием.
Она нанесла ему короткий удар локтем в ухо, освободилась от захвата и со всей силы ударила
Он настиг ее сразу за воротами, резким рывком выбил из седла. Она дернулась, напрасно, хватка у него было словно железная. «Каким чудом, – подумала она, – каким чудом он здесь оказался?»
– Чудо называется транслокация, – прошипел он, больно сжимая ее плечо. – Способность переноситься в пространстве. Я чародей. Для тебя, кажется, тут ничего нового, твой любовничек тоже ведь такой.
– Пусти… Больно…
– Я знаю. Мне тоже больно, там, куда ты ударила. Тебе удалось это благодаря внезапности. Усыпила мою бдительность, притворяясь плаксой. Это не повторится. Тебе не удастся это повторить. Поверь и больше не пробуй.
Он поднял ее, впихнул в руки слуг. Без излишней грубости.
– Я вытащил тебя из лап князя Яна, – сказал он, отворачиваясь, словно желая продемонстрировать великодушное равнодушие. – Похитил из Зембиц. Везу в место, где какое-то время ты будешь укрыта от мира. Не спрашивай меня, по какому праву.
– По какому праву?
– Укрыться на какое-то время – в твоих интересах. Много шума вокруг монастыря в Белой Церкви, слишком много. Культ Великой Матери, Сестринство Свободного духа, вальденские ритуалы, арадийская магия… Поверь мне, что будет лучше, если ты на какое-то время исчезнешь.
– Кому лучше?
Он не ответил. Махнул рукой, отвернулся и ушел.
Вероника не отступила. Очередную попытку поговорить она предприняла спустя три дня, в воскресенье. Когда после мессы Ютта сидела на доске в necessarium, Вероника вошла и беззастенчиво уселась на соседнюю дыру.
– Не сердись, – опередила она реакцию Ютты. – Тебе не нравится, что я ищу с тобой контакта? А с кем я должна его искать? С теми идиотками конверсами?
– Мне неловко. – Ютта старалась не смотреть не нее, а только на царапину на стене. – Мне, правда, очень неловко.
– Pardieu [1061] , Ютта, мы с тобой из одного теста. Сидим здесь, голову даю на отсечение, по одной и той же причине. Тебе плохо самой, я же вижу, поэтому ты так реагируешь. Со мной через месяц будет то же самое. Давай поможем друг другу. Ты мне, я тебе.
– О!..
– Ты мне, я тебе, – понизила голос Вероника. – Потому что я… Ютта, это мой третий монастырь. С меня хватит. Я тут сойду с ума. Я хочу смыться. И у меня есть предложение: бежим вместе. Вдвоем.
1061
Ей-богу (фр.).
Ютта по-прежнему смотрела на царапину на стене. Но непроизвольно кивнула головой.
Старания Вероники увенчались, надо признать, полным успехом. Ютта
– Святая Вероника, покровительница! – схватилась она за щеки. – Так это же как в романе! Заговоры и шпионаж! Нападения и похищения! Ересь и магия! Принцы, разбойники и чародеи! Твой любимый вправду гусит и маг? Ах-ах… Ну, тогда я выгляжу бледно. Бледно и тускло, как вчерашняя рыба на обед! Меня, подумать только, засадил сюда придурок, которому захотелось жениться!
– То есть?
– Сын соседей, бедных родственников. Далекий кузен. Мы встречались и… Я была очень разгорячена, ну и… Сама понимаешь. Полгода нам времечко шло приятно, то в стогу, то в конюшне на чердаке, а то, если удавалось, в супружеском ложе родителей. Что касается меня, то, откровенно говоря, само занятие нравилось мне намного больше, чем кузен, я подумывала о замене объекта… Но дурачок кузен не понял, в чем дело, ему показалось, что это большая любовь. И побежал к родителям просить моей руки. Всё раскрылось. О супружестве и речи не было, отец с матерью даже мысли такой не допускали, но прониклись настолько, что засадили меня искупить вину к каноничкам. А кузена его родители послали в Мальборк, в орден Девы Марии, наверное, литвины уже этого размазню схватили и барабан из его шкуры сделали. Так что мне не приходится рассчитывать, что он приедет спасать меня на белом коне. А твой?
– Что – мой?
– Твой возлюбленный, славный медик, чародей и еретик. Приедет на белом коне, чтоб освободить тебя?
– Не знаю.
– Понимаю, – покивала головой Вероника. – Конечно, понимаю. Ты говорила. Гусит, человек идеи. Верный идеалам. Прежде всего идеалам. Значит, белого коня ждать не приходится. Надо будет брать дело в свои руки, потому что я тут до конца жизни вышивать салфетки не собираюсь, уже сейчас при виде салфетки мне тошнит. Ютта? А ты думала…
– Что?
– Думала раньше о бегстве?
– Думала.
Первую попытку побега она предприняла уже под конец января. Определила ее вещь весьма прозаическая: холод. Она не переносила холод. Холод делал ее несчастной. В монастыре магдаленок в Новогродце единственным обогреваемым помещением был калефакторий [1062] . Тепло было также на кухне. Ютта с радостью встречала дни, когда ей выпадало дежурство на кухне или работа в калефактории, где делались пергамент и чернила. Но это были короткие минуты счастья, надо было возвращаться к молитвам. И к прядению овечьей шерсти, которое в Новогродце было поставлено на промышленную основу, монастырь работал, как мануфактура, в полную силу, в три смены. Прясть было холодно, пол и стены действовали, как холодильник. Ютта не могла больше терпеть. При первом удобном случае она зарылась в куче кухонных отходов, предназначенных для вывоза.
1062
помещение для согревания пищи (лат.).