Божий одуванчик
Шрифт:
— Да., все так и было. — Илья поднял глаза на брата и тут же снова уткнулся взглядом в ковер и неразборчиво залепетал:
— Это было какое-то… наваждение… я не успел понять, как такое могло произойти… не понимаю. Казалось, словно прошло всего две минуты, а оказалось, что мы с ней два часа… не понимаю. А потом… потом она ушла. Осокин и Чуриков не хотели ее отпускать — боялись, что она прямо к Якорю…
Но Малахов ударил ее по лицу, обругал, хотя она ничего не сделала… Я подумал, что сейчас она, вероятно, совершенно… совершенно.
— Красиво излагаешь, — проговорил Владимир, не в силах подавить волной поднимающееся в нем отвращение. — Образно.
— А потом… — Илья пошевелил губами, словно хватая отчаянно не желающий входить в легкие воздух, — потом она уехала… и только потом мы узнали, что она упала с моста…
— И теперь ты думаешь, что она покончила с собой? — медленно спросил Владимир. — Рассказала кому-то о случившемся с ней, а потом просто ушла от себя и от мира, который обошелся с ней так жестоко? Вот тебе и шлюха, да?
— Да, да! — неожиданно не выговорил, а скорее выкрикнул Илья. — Да, я думаю, что она покончила с собой!.. Нельзя так выпустить руль, чтобы машина настолько потеряла контроль… проломила перила и упала… Руль нужно… целенаправленно выворачивать. Нарочно. И она вывернула. И утонула…
— И утонула, — проговорил Владимир, не спуская с брата холодного, пристального взгляда. — С моста. Вновь оснеженные колонны, Елагин мост и два огня… и голос женщины влюбленный… и хруст песка, и храп коня… — пробормотал он, а потом повысил голос:
— А почему ты вообще решил рассказать мне эту омерзительную историю? Почему ты решил, что Осоки на убили из-за Лены?
Илья вытер тыльной стороной ладони бисерные капли пота, облепившие лоб, и негромко ответил:
— Потому что Олег лежал в ее дворе. Возле дома, где она жила. А этот рекламный плакат… с рекламой «Мальборо»… Я не мог не узнать его…
Таких совпадений не бывает. В городе миллион таких щитов, и надо же такому случиться, что именно под этим… под «Мальборо». Понимаешь?
Свиридов смотрел на него тяжелым, полным смешанных горьких чувств взглядом и молчал.
Это было в августе. Примерно месяц тому назад. Если предположить, что Илья прав и его друзья заплатили своей жизнью именно по этому августовскому счету, то кто же был исполнителем?
…Может, и нет смысла гадать?
Имя Александра Даниловича Дедовского по прозвищу Якорь напрашивалось само собой. Но не все так просто и однозначно. Если Якорь знал об обстоятельствах гибели Лены, если она действительно перед своей гибелью заехала к нему, почему расплата пришла через полтора месяца?
Дедовской явно не относился к числу людей, склонных откладывать дела в долгий ящик.
Или… или Ледовской не знал об обстоятельствах, сопровождавших последние часы жизни его подруги.
И узнал только сейчас.
А потом, сорвав лавину гнева, запугал Антона и Валентина так, что они предпочли уйти из жизни… лишь бы только не иметь дела с мщением Якоря. А Олег…
Но кто в таком случае рассказал ему это?
— Ты думаешь, за всем этим стоит Ледовской? — спросил он у угрюмо молчащего Ильи.
Тот поднял припухшие похмельные глаза, попытался ответить, но из горла его вырвался только сдавленный хрип. И тогда он просто кивнул.
— Та-а-ак, — протянул Свиридов, — теперь что-то проясняется. Но зато нельзя сказать, что за этой чередой смертей стоит пугающая очевидность, как образно выразился Константин Ильич. Мотивировка… или один из вариантов мотивировок… — Он хлопнул ладонью по поверхности журнального столика — несколько газет упали на пол, а Владимир добавил сквозь зубы:
— А ты, Илюха, за те полгода, пока мы с тобой не виделись, сильно переменился. Ты стал как-то… равнодушнее к людям, что ли.
Деньги тебя переиначили. И даже теперь, когда у тебя этих денег кот наплакал, ты продолжаешь катиться по накатанной колее. Это нельзя оставить так.
— Яне…
Свиридов-старший покачал головой и оборвал Илью с таким же выражением на лице, с каким Тесей, бредущий по лабиринту, обрывал бы спасительную нить Ариадны:
— И еще… мне кажется, что ты вполне спокойно жил со всем этим. Подозревал, но мирился с неизбежностью. Уходил от возможной расплаты… хотя бы перед лицом собственной совести. Я, конечно, видел людей, которые могли мило улыбаться, только что размазав по асфальту мозги десятилетнего ребенка… но разве это люди? Ну да ладно… Не мне читать тебе мораль.
— А что мне было делать?.. Признаться во всем — загреметь в тюрягу… и подставить ребят? — оцепенело процедил Илья.
— Я не о том. Просто ты очень спокойно жил после этого. Я не заметил в тебе никаких изменений, а ведь я знаю, что ты способен впасть в погребальное настроение даже оттого, что в транспорте тебя оштрафовали контролеры или что ты заметил на своем личике прыщик, угрожающий превратиться, как говорится, в вулканический.
Илья пробурчал что-то нечленораздельное и снова вытер тыльной стороной ладони покрытый испариной лоб, а потом уставился в мрачно пылающие глаза брата, такие обычно спокойные и равнодушные.
В интонациях голоса Владимира, которого он всегда побаивался, ему почудилось что-то зловещее. Подводящее черту и выносящее беспощадный приговор.
— Ты что… хочешь меня наказать? — тихо спросил он. — В тюрьму?
Владимир грустно усмехнулся.
— Если бог кого-то хочет наказать, то он лишает его разума, — проговорил он. — Учудил ты, Илюха: в тюрьму… Да уж если сажать, то сажать всех. А троих уже нет, один ты остался, как хрен на блюде. Ты правильно сделал, что рассказал мне эту историю. Теперь можно думать, как со всем этим рулить. А уж потом посмотрим.