Божий одуванчик
Шрифт:
Разумеется, этот прекрасно сбалансированный и исполненный из лучшей стали нож можно было использовать и в прямом его назначении, то есть колоть, резать, рубить любой стороной, даже гардой (если ввернуть в нее специальные шипы) и торцовой частью рукоятки.
Этот универсальный нож можно было использовать также как крюк, пилку по металлу и по дереву.
Кроме того, здесь же лежал компактный пистолет-автомат «каштан», тот самый, который был так широко разрекламирован Свиридовым в «Карамболе». Кстати, выпущенные из него пули легко пронизали
Тем временем сгустились тучи. Небо, пятнистое, как шкура убитого леопарда, готово было вот-вот разродиться грозой. Его то и дело взрезали призрачные сполохи молний, и откуда-то сверху, словно рев разбуженного неимоверно громадного пса, ворчливо наползал гром.
Пора.
Свиридов вышел из машины и легко взлетел на высоченную чугунную ограду. Спереди особняк Дедовского казался абсолютно безжизненным — ни в одном из окон не горел свет, а поблескивающий в свете молний прогал застекленной веранды на втором этаже был угольно-черным. И только отсветы начинающейся грозы время от времени ложились бликами на его матовую поверхность.
Зато с другой стороны три окна из пяти были ярко освещены, горел свет и в фигурной беседке, венчающей навершие особняка.
Там стоял джип «Лендкруизер», недавно приехавшая «Ауди» и еще какая-то зачуханная «десятка», которую не мыли, наверно, еще со дня покупки.
…Туда лезть не стоит.
«А вот с неосвещенной-то стороны сам бог велел пробраться», — подумал Свиридов.
Он вынул нож и, периодически используя его на манер альпенштока, с обезьяньей ловкостью полез по отвесной стене, используя для опоры малейшие выступы и неровности. Для человека, сдававшего обязательный зачет по альпинизму сначала на Памире, а потом и в Гималаях (там проходили практику люди, позднее сформировавшие суперотдел «Капелла»), это не представляло особого труда.
Он добрался до веранды и завис на одной руке, выбирая наилучшую опору для ног, чтобы затем выполнить несложную работу по открыванию здоровенной, метра полтора шириной, створки рамы. Порывистый ветер пытался сорвать его со стены, надсадно свистел в ушах, а первые дождевые капли уже забарабанили по оконному стеклу.
Ах да, окно.
..Нет, открывать оконную створку уж больно хлопотно, легче вырезать стекло. Вот если бы оно было бронебойное, тогда пришлось бы помучиться или вовсе изыскать иные пути к проникновению в дом.
Привычная рука легко взрезала обжигающе-холодную поверхность стекла, и уже через две минуты Свиридов совершенно бесшумно влезал внутрь. Вставив фрагмент стекла обратно, он аккуратно закрепил его прозрачной клейкой лентой особого образца так, что простой наблюдатель и при дневном свете едва ли заметил бы, что стекло вообще было вырезано.
Владимир осторожно миновал веранду и вошел в комнату. Оказалось, это не комната, а длинный коридор. В конце его по левой стороне он увидел неплотно прикрытую дверь, из-за которой в неосвещенный коридор выбивалась полоса яркого света и слышались голоса.
Владимир подошел к двери и прислушался.
И тут же почувствовал, как по спине пробежал обжигающий холодок волнения.
Потому что первый голос, который он услышал, был голосом его брата Ильи.
… - И зачем вы все это мне рассказываете, если все равно убьете?
Свиридов отскочил в конец коридора и, выхватив сотовый, набрал номер Малахова и проговорил:
— Константин Ильич… это я, Свиридов. Я нашел их. Убийц. Берите ребят и выезжайте. Я не знаю, сколько их тут… судя по количеству машин, много. Так что выезжайте.
— Где? — Железный голос фээсбэшника дрогнул.
Свиридов наскоро дал координаты.
— Ехать около получаса. Не знаю, успеете ли. По крайней мере, я сделаю все возможное, чтобы…
Не договорив фразы, Владимир сунул многострадальный «Эриксон» в карман, извлек неизменный «каштан» и снова приблизился к двери.
— Анна Кирилловна! — послышался крик Дедовского. Владимир осторожно заглянул в щелку и увидел, что преподавательница лежит на диване и с трудом, с одышкой выговаривает:
— Ничего, Саша… я в порядке. Пусть он идет. Что он сделал, бедный мальчик? Он и так уже перенес… Кто я такая, чтобы судить его…
Бог ему судья.
…Судя по цвету ее лица, у нее было плохо с сердцем.
Теперь заговорил Ледовской:
— Бог богом, а вот ваш так называемый бедный мальчик прямо от нас пойдет в прокуратуру, и тогда судить нас уже будут не на небесах, а в куда более земном месте, о котором вы, вероятно, слыхали, Анна Кирилловна…
Свиридов сжал ручку двери. Что происходит в этой комнате? Судя по всему — суд. И судят его брата — Илью.
—..попасть в ад, чем еще раз очутиться в СИЗО! — донесся до него финал гневной фразы хозяина виллы.
— Мне все равно…
— А мне нет! Анна Кирилловна, взявшись за гуж, не говори, что не дюж! Если вы отказываетесь от… от мщения, то пусть кровь этого человека падет на мою голову! Ничего… у меня тут десять человек народу, откопаем такую знатную могилку, что разве что археологи через триста лет найдут! Арриведерчи!
Свиридов потянул ручку двери на себя и оказался в дверном проеме — в прямой видимости тех, кто находился в этой просторной комнате.
Но его заметили не сразу. Потому что в этот момент Анне Кирилловне стало плохо, и Дедовской бросился к ней, позабыв о пленнике и мести и крича что-то о корвалоле и валидоле. Илюха воспользовался этим благородным жестом Александра Даниловича и, схватив со стола пистолет, с криком: «А-а, сука!» — прицелился в Ледовского.
Палец Ильи уже нажимал курок, когда глаза обернувшегося Ледовского встретились со взглядом стоявшего за спиной младшего брата Владимира. Во взгляде риэлтера выразились такая ненависть и такая мука, что, овеществись она в огонь, Илью испепелило бы на месте, как молнией. Одной из тех, что бушевали за окнами.