Бозон Хиггса
Шрифт:
Первый хитро улыбался и всем видом показывал, что сказать у него очень много чего есть, и лишь приказ «прикинуться плесенью», принятый им близко к сердцу, заставляет держать эти важные для всех нас откровения при себе. Ну и пусть держит!
А вот на лице Марсианина и тени улыбки не было. Он тупо глядел на надкушенный бутерброд и волосёнки на макушке теребил. Чудо, что ещё не все вырвал.
Словно почувствовав мой взгляд, он голову поднял и сказал хрипловато:
— Я так сожалею… Наверное, будет лучше, если я сам к ним сейчас
— Не говори ерунды! Вставай и пошли! — сказал я, подавая ему и всем остальным пример вставания.
Марсианин тоже поднялся на ноги, неохотно, словно через силу.
— Зачем ты это делаешь, если всё равно мне не веришь? — спросил он чуть слышно.
— Потому что я так хочу! А моё желание — это закон. Поэтому — всем встать! Смирно! Равнение на Четвёртую лабораторию! Шагом марш!
И все, не задавая больше вопросов, сделали «шагом» и сделали «марш». Я, как и положено главнокомандующему, отступал последним, отдавая последние распоряжения системе безопасности «Андромеды».
Мы тесной группкой продвигались по комплексу «Андромеда». План был такой — спуститься на нижний уровень, добраться до раскуроченной Четвёртой лаборатории, залезть в оголившуюся после взрыва выводящую трубу и чапать по ней вперёд до выхода в городскую канализацию.
— А дальше куда? — спросил Зубастик.
— Куда поведу, туда и пойдёшь, — ответил я резко и с умным видом. Потому что понятие о том, куда нам деваться после того, как мы покинем наше надёжное убежище, я имел весьма приблизительное.
— Что это?! — раздался голос Марсианина. Испуганный. Ха, значит, он ещё и пугаться умеет?
— Где? — вяло поинтересовался Призрак.
— Вот это…
Я повернулся. Мы уже дошли до Четвёртой лаборатории — той самой, где и произошёл взрыв в те далёкие времена, когда это место было военным научным комплексом. Покорёженные стены, воронка в полу, от оборудования одни ошмётки остались. Даже трудно понять, чем тут в былые времена занимались. Единственное, что сохранилось почти в неприкосновенности, — кокон на стенке. Похож за закукленную бабочку, только размером около полутора метров. Вот на эту-то штукенцию наш Марсианин и таращился — с ужасом.
— Что это?! — повторил он.
— Оборудование какое-то, — равнодушно бросил Зубастик. — Пошли уже, чего застрял.
— Так! Зубастик, я что-то не припомню, чтоб тебе командование отрядом передавал. Так какого хрена ты тут выступаешь! — рявкнул я и, не глядя в сторону в очередной раз провинившегося хомячка, подошёл к Марсианину. — Что случилось? Тебе эта штука знакома?
— Н…н…не п…помню, — чуть слышно проговорил он, а глаза его были раскрыты широко-широко. И лицо побелело.
Я взял его за плечи, встряхнул, поворачивая спиной к лаборатории.
— В себя приди! Или тебе мозг перезагрузить? Эй, что с тобой?!
Впрочем, вопрос был уже риторическим. Я и так понял, что происходит — по хаотичному движению зрачков, по выступившей на губах пене. Конфликт между прошивками кибер-мозга, ведущий к самоуничтожению системы. Действовать надо было быстро. И я начал действовать.
Завывала сирена, мигали красные лампочки: «тревога», «тревога».
— Внимание, внимание! Обнаружено несанкционированное вторжение в заблокированную зону! Привести в действие механизм самоуничтожения при разблокировке! Экстренное завершение всех текущих процессов. Идет подготовка к архивированию данных. Пожалуйста, подождите, операция займёт несколько минут…
Я вскочил на ноги и огляделся. Тёмный, уходящий вдаль коридор, закрытые двери, что слева, что справа. Лампочки на стенах надрываются. А впереди шум — клац, клац, клац. Вот, туда, мне, похоже, и нужно. И я побежал вперёд — только бы успеть…
То, что коридор заканчивался таким же, как в «четвёрке», коконом, меня не удивило. Подобное — к подобному. И то, что кокон был блоком охрененной степени защиты, тоже было ожидаемо. А вот то, что в него ломился мальчишка лет восьми, маленький и щупленький, было неожиданно. А самое главное, Дитятко кокон уже почти хакнуло. Ещё пара ударов — и вся защита на части распадётся.
— А ну прекрати! — закричал я, ухватив мальчишку за руку. Он уставился на меня так же, как и я на него. Я ожидал, что он дёрнется, вырываться начнёт, но он вдруг съёжился.
— Нет, не надо! Чу — хороший. Чу больше не будет… Не надо…
От неожиданности я даже его руку отпустил. А он начал глаза кулачками тереть, а всхлипывание перешло в громкий рёв.
Я присел на корточки рядом с ним.
— Это что за дела? Ты кто — мальчик или корова? Если корова, то плачешь неправильно — надо делать так: «Му-у-у». А не «У-у-у», как у тебя получается. Ну, давай вместе — «Му-у-у»!
— Чу — не ко… ко… рова… Чу — ма… альчик…
— А в таком случае, боец, отставить слёзы. Мальчики не плачут. Ты уже совсем большой, а ведёшь себя как маленький… Сколько тебе лет?
— Чу — большой… Мне… один, два, три… и ещё один — вот сколько циклов! — И он показал мне ладошку с загнутыми пальчиками.
— Вот, видишь — совсем взрослый, а ревёшь. — Я вытер ему остатки слёз. — Ну, что с тобой случилось, а?
— Чу боится… Оно страшное… — Мальчик хотел повернуться, чтоб взглянуть на кокон, но я ему не позволил этого. Сказал сурово:
— Отставить страх! Ну, что это, опять за слёзы…
— Чу хочет домой… Чу — глупый… Оно смеётся… Все смеются…
— А я разве смеюсь?
— Нет…
— Вот видишь, значит, не все. Ты знаешь, где твой дом?
Он шмыгнул носом и кивнул.
— Пойдём, я тебя отведу.
— А как же — оно? — Он снова дёрнулся, пытаясь повернуться к кокону.
— Да что тебе за дело до него!
— Оно шумит! Оно говорит плохое… Чу не хочет! Оно ненавидит Чу! Чу не хочет, чтоб оно было!