Брачный сезон. Не позвать ли нам Дживса? (сборник)

Вудхаус Пелам Гренвилл

– Да, Мадлен!

– Ах, Мадлен!

– Ну да, Мадлен. Ты же должен был писать ей письма каждый день.

Он словно бы вдруг обиделся.

– Как же я могу писать письма? Откуда мне взять время, если я целый день учу роль для скетча с диалогом невпопад да еще придумываю трюки? Секунды свободной нет.

– Придется найти. Ты знаешь, что она уже начала слать сюда телеграммы? Сегодня же обязательно напиши.

– Кому? Мадлен?

– Да, черт возьми! Мадлен.

Я с удивлением заметил, что взгляд его за окулярами стал сердитым.

– Ни за что! – заявил Гасси и стал бы похож на мула, если бы уже не был похож на рыбу. – Я намерен ее

проучить.

– Что, что ты намерен сделать?

– Проучить Мадлен. Она хотела, чтобы я поехал в этот кошмарный дом, и я согласился – при том условии, что она тоже поедет и окажет мне моральную поддержку. Четкое и ясное джентльменское соглашение. Но в последний момент она хладнокровно пошла на попятный, на том несерьезном основании, что какая-то ее школьная подруга в Уимблдоне нуждается в ее присутствии. Я был очень раздосадован и не стал этого от нее скрывать. Ей надо понять, что так не делают. Вот поэтому я и не пишу. Такой метод воздействия.

Я схватился за голову. Мыши у меня под ложечкой к этому времени уже вовсю пустились в пляс, притопывали и перелетали туда-сюда, как целое стадо Нижинских.

– Гасси, – говорю, – в последний раз тебя спрашиваю: ты вернешься сейчас же в «Деверил-Холл» и напишешь даме сердца письмо на восьми страницах, дышащее любовью в каждой строчке? Да или нет?

– Нет, – ответил он, повернулся и ушел.

Я возвратился в усадьбу, растерянный и подавленный. И первым, кого я там увидел, был Китекэт. Я застал его в моей комнате – он валялся на кровати, держа в зубах мою сигарету.

Выражение у него на лице было мечтательное, как будто он грезил наяву о Гертруде Винкворт.

Глава 11

Заметив меня, он отключил мечтательность и сказал:

– А, Берти, здорово. Ты мне как раз нужен.

– Да? – молниеносно парировал я, надеясь уколоть почувствительнее, потому что этот Китекэт начал уже выводить меня из себя.

Нет, правда, он добровольно взял на себя обязанности моего слуги, казалось бы, в качестве личного человека при джентльмене ему бы полагалось то и дело возникать в поле зрения, тут пиджак почистить, там брючину подгладить – и вообще быть постоянно на подхвате. Но нет, я не видел его в глаза со дня его и моего прибытия в «Деверилл-Холл». Не могу одобрить подобного небрежения долгом.

– Хотел сообщить тебе хорошие новости.

Я саркастически рассмеялся:

– Хорошие новости? Разве они бывают?

– Еще как бывают. Намечается поворот к лучшему. Проглянуло солнце. Кажется, мне удается провернуть это дельце с Гертрудой. Правда, из-за идиотских общественных условностей, не допускающих общения между заезжими лакеями и хозяйскими дочками, я не имел возможности с ней видеться – в смысле разговаривать, но я слал ей записочки через Дживса, и она мне слала ответы, тоже через Дживса, и в последнем ее послании просматриваются признаки того, что она склоняет слух к моим мольбам, я бы сказал, еще пара аккуратно сформулированных записок, и дело сделано. Вилки для рыбных блюд можешь пока еще не покупать, но вообще будь наготове.

Мою досаду как рукой сняло. Я уже говорил выше, что для нас, Вустеров, справедливость прежде всего. Уж я-то знаю, что за адский труд – писать любовные записки, он требует неотступной сосредоточенности и выматывает из человека все силы. И если Китекэт был занят корреспонденцией такого рода, естественно, ему не до моих штанов. Невозможно в одно и то же время ухаживать за барышней и за чьим-то гардеробом.

– Ну что

ж, прекрасно, – говорю ему, искренне обрадованный тем, что, несмотря на гнусность общей перспективы, кому-то все-таки блеснул луч удачи. – Я с интересом буду следить за тем, как у тебя развиваются события. Но если отложить на минуту в сторону твою любовь, Китекэт, имей в виду, что случилась ужасная вещь, и я был бы рад, если бы ты предложил что-нибудь по части помощи и поддержки. Этот уголовный психопат Гасси…

– Что он еще сделал?

– Важно, чего он не сделал. Я сейчас только узнал, что с момента водворения сюда он не написал Мадлен Бассет ни строчки. Не знаю, как я на ногах устоял, ткни он меня зубочисткой, упал бы. И мало того, он говорит, что и не собирается ей писать. Он, видите ли, намерен ее проучить. – И я в нескольких словах изложил Китекэту все факты.

Он, естественно, сразу встревожился. У Китекэта всегда было доброе, нежное сердце, способное безотказно сочувствовать старому товарищу, угодившему в беду, а о том, что мне угрожает со стороны Мадлен Бассет, он знает прекрасно, она сама ему все рассказала – как-то встретились на благотворительном базаре, и речь зашла обо мне.

– Дело серьезное, – сказал он.

– Еще бы не серьезное. Я дрожу как лист.

– Для барышень типа Мадлен Бассет ежедневное письмо – это вещь первостепенной важности.

– Вот именно! И если оно не приходит, они приезжают и разузнают все на месте.

– Убедить Гасси, ты говоришь, никак невозможно?

– Исключено. Я уж и так и сяк его уговаривал, с большим, можно сказать, пылом, но он уши к голове и ни в какую.

Китекэт задумался.

– Кажется, я знаю, что за всем этим кроется. Беда тут в том, что Гасси сейчас немного не в себе.

– Что значит – сейчас? И почему немного?

– Он влюбился в Коротышку. Говоря по-простому, сомлел.

– Это я и сам знаю. Все знают. Любимая тема для разговора на милю в округе, где бы тетя ни встретила тетю.

– В людской тоже были на этот счет кое-какие высказывания.

– И неудивительно. Держу пари, что это обсуждается и в Бейсингстоке.

– Его, конечно, нельзя винить.

– Очень даже можно. Я виню.

– Я в том смысле, что он не нарочно. Что поделать, Берти. Весна. Брачный сезон, пора, как, может быть, тебе известно, когда красуется голубь переливчатым оперением и помыслы юных полны любовным томлением [22] . Девушка вроде Коротышки может в разгар весны с такой силой поразить сердце Гасси, и без того ослабленное постоянным питьем апельсинового сока, что страшно подумать, в хорошей спортивной форме она одолеет любого. Кто-кто, а уж ты-то это знаешь сам, Берти. Вспомни, какого дурака ты когда-то из-за нее валял.

22

Парафраз строк из поэмы А. Теннисона «Локсли Холл» (1842).

– Не будем ворошить то, что было и прошло.

– Я ворошу только для того, чтобы доступнее выразить свою мысль, что Гасси больше достоин жалости, чем упреков.

– Это она достойна упреков. Зачем она его поощряет?

– Она не поощряет. Он просто прилип, и все.

– Нет, не все. Она его поощряет. Я сам видел. Она нарочно пускает в ход свое знаменитое обаяние. Не говори мне, что такая девушка, как Кора Коротышка, обученная спускать с лестницы голливудских красавцев, не могла бы заморозить Гасси. Если б захотела.