Брак по-австрийски
Шрифт:
– Почему ты так не носишь? – спросил он.
– Что? – не поняла я.
– Прическу. Тебе так намного лучше, – сказал он.
– Ну… если тебе нравится… я буду так для тебя носить.
– Очень. У тебя сразу становится совсем другое лицо. И, думаю, тебе бы больше пошли прямые волосы.
– Я могу для тебя распрямить, – сказала я, хотя на самом деле мне этого совсем не хотелось.
– Нам будет над чем поработать, когда ты приедешь ко мне, – сказал Петер и провел ладонью по моей щеке.
– Хорошо, – я уже привыкла с ним во всем соглашаться.
А
– Это зачем? – удивилась я.
– На хозяйство, – ответил он.
– Да у меня все в порядке…
– Не будь смешной, – вспомнил он мою же фразу, которую я выдала ему когда-то по Skype. – Я все видел. Тебе явно не хватает. Вон, даже туалетная бумага страшная. Это ненормально. Купи, пожалуйста, все, что тебе нужно.
– Да нормальная у меня туалетная бумага, – удивилась я. – Что тебе не нравится?
– Это не бумага, это наждак. Просто купи другую и не спорь, – сказал он.
Я специально отправилась в туалет – посмотреть, что его так испугало. Ничего нового я там не обнаружила. Обычная туалетная бумага украинского производства. Серая. Из вторсырья. Не импортная с розочками, которая была такой нежной, что рвалась от малейшего прикосновения. Но вполне нормальная.
– А знаешь, раньше, в советские времена, люди резали газетки. И все были довольны, – съязвила я.
– Ну и отлично, что эти времена прошли, – парировал Петер. – Пожалуйста, купи бумагу.
Внезапно я почувствовала желание защищать атрибуты нашей жизни и нашего прошлого. Что это? Патриотизмом я никогда не отличалась. Но когда иностранец так открыто, так спокойно разносил в пух и прах наш уклад, во мне что-то начинало протестовать. Что-то, о чем говорил Михаил Задорнов и о чем я никогда раньше не подозревала. Гордость за то, что мы такие несуразные. Любовь к тому, что вызывало смех сквозь слезы. И, если бы это был не Петер, я бы могла сорваться на какую-нибудь грубость.
Хотя… как знать – если бы это был кто-то другой, может, меня бы эти слова совсем не трогали.
Одно мне стало ясно – Петер настолько овладел всем моим Я, что пробуждал во мне совершенно неведомые и очень сильные эмоции. Сейчас это была бесконечная, всепоглощающая любовь. Но она перемежалась и с другими острыми чувствами. Как, например, с вышеупомянутой досадой. И ревностью.
Оправдать все ожидания Петера и доказать, что он не ошибся с выбором, становилось для меня жизненно важной задачей. Поэтому я покорно отправилась выбирать туалетную бумагу и в результате купила именно ту, дурацкую, с розочками, которая рвалась и прилипала к попе. Но Петер остался доволен. И это было самое главное.
Очередная внутренняя борьба развернулась, когда мы приехали к австрийскому посольству подавать документы на визу.
Петер шел уверенной походкой, обогнав меня на пару шагов. Я держалась чуть позади, причем чем дальше, тем больше мои шаги замедлялись.
Возле входа в австрийское посольство развевался австрийский флаг. Я посмотрела на него и неожиданно дрогнула.
Мне в голову внезапно пришло то, о чем я ни разу не задумывалась.
А ведь я снова собираюсь уезжать в другую страну! Причем совершенно незнакомую и чужую. Сама бы я ее никогда не выбрала. Просто так совпали обстоятельства. И в эйфории от моей любви и от каких-то неземных отношений с Петером я ни разу не нашла времени для того, чтобы сесть и все обдумать. Впрочем, обдумывать тут было в общем-то нечего. Я любила этого человека и пошла бы за ним на край света. Но, сделав это, я становилась от него полностью зависимой. Это был даже не добровольный выбор. Это была данность. Я приносила все в жертву своим чувствам и готовилась отправиться в страну, о которой не знала вообще ничего. Положа руку на сердце, мне совершенно не нравился немецкий язык, я его не понимала и понимать не хотела. Очень трудно было представить себя в заснеженных горах, учитывая, что зима и холод были мне ненавистны. Еще я считала моду на короткие мужские штанишки глупой. А больше Тироль у меня ни с чем не ассоциировался.
Мы остановились перед посольством и стали ждать вызова на собеседование.
– Знаешь, для меня все это очень серьезно, – прошептала я, поглаживая Петера по руке.
– Знаю. Для меня тоже.
– Потому что, если нет… лучше давай закончим все прямо сейчас.
– Почему мы должны заканчивать?
– Просто… я уже обжигалась… я верила в то, чего не было…
– Но ведь это в прошлом, – сказал Петер. – А я не живу прошлым. Оно для меня ничего не значит. У меня нет для него времени. У нас с тобой теперь другая, новая жизнь.
– А ты знаешь фразу: «Вы в ответе за тех, кого приручили»?
– Это откуда?
– Из одной известной книги. Просто… я как дикая кошка. А ты сейчас очень близок к тому, чтобы меня приручить. Если ты это сделаешь, пожалуйста, не бросай меня. Я тебе посвящу всю себя. Может, это покажется тебе слишком.
Петер серьезно посмотрел на меня.
– Это навсегда. Я тебя никогда не оставлю. Я искал такой бриллиант, как ты, всю жизнь. Я всегда буду с тобой. Даже если вдруг что-то случится, я посвящу все свое время заботам о тебе. И я никогда не обману тебя. Ты можешь быть во мне уверена.
И я доверилась ему. Когда назвали мою фамилию, я шагнула вперед – в новую страну и в новую жизнь.
Визу мне дали без проблем. По-моему, на мои документы вообще никто не смотрел. Стоило предъявить жениха и сказать, что я еду выходить замуж, как у работников посольства отпали все вопросы. Видимо, им стало просто неинтересно – меня уже нельзя было помучить, потому что рядом стоял мужчина, готовый взять на себя все проблемы и расходы.
Через несколько дней виза была готова.
А еще через неделю я сидела в самолете, направляющемся в Вену. Инна пришла меня проводить. Почему-то она за глаза прониклась симпатией к Петеру и теперь была в его команде поддержки.
– Ты там им всем покажи, – напутствовала она меня на дорожку.
– Ага, покажу, – с улыбкой пообещала я.
Все-таки здорово было, когда рядом с тобой стоял близкий человек! Может, если бы я так ото всех не закрывалась, когда собралась в Англию, у меня и настрой был бы другой, и вся поездка прошла бы лучше?