Брак
Шрифт:
– Я вас помню, детектив. – Располневший от сытой жизни контролёр говорил медленно. Растягивал слова и делал между ними внушительные паузы. Причмокивал. Дать бы ему в рожу! – Да-да. Вы хотели побеседовать с господином Керо о деле Виктра Лессера. А когда узнали, что его нет, согласились ждать, сколько потребуется. Так кто, говорите, вам нужен теперь?
– Вик. – Терпение трещало по швам, как форменный китель на толстом пузе. – Сайрус Вик. Консультант из отдела по работе с клиентами. Подручный Керо.
– Вик? Ви-и-и-ик. –
– Да. Вик Сайрус. Консультант. Долговязый, сутулый и в очках.
Контролёр шерстил базу и личные карточки целую вечность. Ким с трудом сдерживался, чтобы не схватить его за химок и не тряхнуть, как следует.
Спустя полвека, толстяк причмокнул и выдал:
– Мне жаль, детектив, но вы ошиблись. У нас нет сотрудника с таким именем. И никогда не было.
Глава десятая
Часы спешили на пять минут. Ровно на пять. Пять потерянных, неучтённых минут между прошлым, которого не вернуть, и будущим, которое настанет не для всех. Реваж стоял у окна, сцепив руки за спиной. В тусклом свете настольной лампы он напоминал глыбу гранита. Неподвижную, мрачную и безмолвную. Полумрак, в котором тонул кабинет, казался наэлектролизованным, а молчание комиссара пугало так, что холод пробегал вдоль позвоночника.
Уж лучше бы он кричал, – угрюмо подумал Ларго и дёрнул плечом, прогоняя мурашки. – Вопил, брызгал слюной да метал пустые угрозы, как всегда. Тогда бы я знал, что делать. Знал, как усмирить старого борова. А этот Реваж совсем чужой. Незнакомый.
Он не простит. – Ким сжал зубы так, что на скулах заходили желваки. – Он никогда не простит мне Магу.
– Уверен? – Шеф не повернулся. Он продолжал смотреть в никуда, а дождь барабанил по откосам, оставляя на стекле мокрые дорожки. – Абсолютно уверен?
– Да, – хрипло отозвался Ларго, разглядывая собственные кулаки. – Абсолютно уверен. Сайруса Вика не засекла ни одна камера слежения. Он как в воду канул. Я хотел...
Шеф развернулся, когда небеса сотряс раскат грома, похожий на взрыв.
– Нет, – отрезал Реваж. Выцветшие глаза пылали яростью.
Он никогда не простит.
– Но...
– Я сказал – нет! – Комиссар так жахнул по столу кулаком, что стопки пыльных папок подпрыгнули, роняя на пол пожелтевшие листы.
– Я хотел допросить доктора! – Ким подался вперёд. – Он...
– Заткнись, – глухо прорычал Реваж, и спорить Ларго не рискнул. – Заткнись и слушай внимательно. Так внимательно, как только позволяет мозоль от фуражки, которую ты, дубина, по ошибке считаешь извилиной. Дело я беру под свой контроль. Под свой. Непосредственный. Личный. Контроль. А ты...
Ким перехватил его взгляд и всё понял.
Не простит. Он никогда не простит. И будет прав...
– Утром сдашь значок и оружие. – Каждое слово звучало, как приговор. – От дела Лессера
– Понятно, – буркнул Ларго.
– Не слышу.
– Так точно, господин комиссар. – Ким поднялся и поковылял к выходу на негнущихся ногах.
Он уж и не помнил, когда в последний раз спал или ел, а воняло от него, как от носков Реважа. Дни смешались в бестолковое марево без начала и конца: больница, Мага, страшный диагноз, Кибериум, камеры слежения, допрос контролёров, допрос сотрудников сектора "А", снова камеры, дорога, дорога, дорога, и опять больница, и Мага в ней, такой бледный, будто мёртвый и весь в трубках, как муха в паутине...
Это моя вина, – Ларго сжал кулаки до хруста. – Реваж прав: это всё моя вина. Моя и больше ничья.
Он чуть не зашиб дверью Калеба Тюра: сержант отскочил в последний момент.
Опять подслушивает, чёртов хорёк!
– Доброй ночи, господин инспектор, – Тюр скривил губы. – Приношу свои глубочайшие соболезнования, наслышан о вашем про...
– Калеб... – Ларго небрежно привалился к стене, преграждая сержанту путь, и устало спросил: – Хочешь, я тебе кадык вырву?
***
Он не стал вырывать Тюру кадык, хотя и очень хотелось. Вместо этого добрёл до своего кабинета и, облегчённо выдохнув, закрыл дверь изнутри. Свет зажечь не рискнул: заметят. Непременно заметят. Заметят и придут с фальшивыми соболезнованиями, тупыми вопросами, никчёмными советами... А этого не нужно. Совсем.
Это моя вина... – стучало в голове. – Моя и только моя.
Перед мысленным взором возникла смазливая физиономия Альбера Нея. Ларго моргнул, и лицо изменилось: теперь на него смотрел Руви.
Везунчик Руви...
Они хотели убить и его, но не смогли. Молодой механик оказался для них слишком ловок, а Мага...
Мага попал в ловушку.
И это моя вина!
Ким рухнул на кособокое кресло и закинул ноги на стол. Вытащил сигарету зубами. Закурил.
Мага...
Он любил тяжёлое музло, носил глупую цацку в ухе, а у его куклы были синие волосы.
Мага, Мага...
Он мог сожрать дюжину бургеров за полсекунды, просиживал ночи за монитором, и частенько рассуждал о всяких хакерских прибамбасах, но разговаривал только с теми, кому доверял.
А теперь... Теперь...
Ларго встал. Потом снова сел и уронил голову на руки. От едкого дыма щипало глаза.
Маге диагностировали затухание функций организма, и Ким никогда не слышал ничего более жуткого: парень придёт в себя, да... однако, утратит некоторые рефлексы и способность говорить.
Навсегда.
Навсегда...
Навсегда!
Это моя вина! Моя грёбаная вина!
В двадцать три Мага превратится в овощ. Навсегда. И только потому, что он, детектив Ким Ларго, пошёл на поводу собственных амбиций.