Браки расторгаются в аду
Шрифт:
В ожидании такси мы заказали десерт. Глядя, как она поглощает пирожные с жирным кремом, я спросила:
– Ты передумала идти в актрисы?
– Правы вы были, Зинаида Андреевна, – вдруг сказала она. – Ну что мне этот театр? Славы все одно не добьешься, все места куплены.
– В пантеоне ты имеешь в виду?
– Чего?
– Я говорю, на олимпе уже тесно. Все хотят денег и славы, поэтому там не протолкнешься. В этом ты права. Но ведь у тебя талант.
– Талант. Ага. Просто денег надо дать. И много. Или блат.
– Я обещала тебе помочь. И помогу.
– Спасибочки. –
– До свидания, Анисья. Ты поняла все, что я тебе сказала?
– А как же!
У меня в душе смешались тревога и какая-то непонятная тоска. Я словно чувствовала: завтра для меня начнется кошмар. И не ошиблась.
Кошмар начался с того, что около полудня кто-то несколько раз позвонил в мою дверь. Ко мне пришли гости, а консьержка о них почему-то не сообщила, хотя это ее прямая обязанность. Я даже не хотела открывать. Но в дверь звонили настойчиво. А потом вдруг стали стучать! В нашем элитном доме такого отродясь не бывало! К людям, которые здесь живут, не ломятся!
«Уж не Иван Иваныч ли это явился?» – забеспокоилась я, накидывая халат.
На пороге стояла целая компания, в основном мужчины. Но были среди них и две женщины: консьержка и соседская домработница.
– Зинаида Андреевна Царева?
– Да. А в чем дело? Кто вы такие?
– Сейчас у вас будут делать обыск. Понятые, пройдемте.
Ах, это не консьержка и не домработница, это понятные! Ну, понятно. Кого они еще могли пригласить в качестве понятых? Народного артиста? Знаменитого экономиста, чье лицо минимум раз в месяц все видят в телеящике? Крупного чиновника из Минфина? Здесь простые люди не живут, и беспокоить этих небожителей нельзя. Но разве я – простая смертная? Разве меня можно беспокоить без причины?
– Постойте-ка, – преградила я путь людям, пытавшимся вломиться в мою квартиру. – А…
– Вот ордер на обыск. А вот мои документы.
Мне сунули под нос бумаги. Буквы прыгали у меня перед глазами. Я только поняла, что по мою душу явились из Следственного комитета. А у меня в доме отрубленная рука мулатки! И как я им это объясню?!
– Вы можете сказать, в чем именно меня подозревают? – спросила я, стараясь казаться спокойной.
– В убийстве.
– В убийстве кого?
– Любовницы вашего мужа. Которую вы сначала похитили, а когда узнали, что она беременна, приказали убить. Мы уже задержали ваших сообщников, и они во всем признались.
– Сообщников? Каких сообщников?
– Хватит притворяться, Зинаида Андреевна. Оператор готов? Понятые? Включайте камеру и начинайте! А вы, госпожа Царева, присядьте пока на диван и постарайтесь четко и внятно отвечать на все вопросы, которые я вам буду задавать. Начали!
В чем, скажи, виновна я?
Мне бы позвонить адвокату, но проблема в том, что у меня его нет. Есть адвокаты Иван Иваныча, но это не тот случай. Я живо представила, как звоню мужу и прошу защитить меня от обвинений в убийстве Анжелы. А в спальне у меня лежит отрубленная рука мулатки! И как я объясню сей факт Иван Иванычу? Поэтому вариант с адвокатом отпал сразу. Мысли мои скакали, как кролики в вольере, куда запустили
«Что делать?» – лихорадочно думала я.
– Может быть, Зинаида Андреевна, вы хотите добровольно выдать нам некие предметы, подтверждающие вашу причастность к убийству? – мягко спросил следователь. Но я видела его волчьи зубы, желтые, крупные, и понимала, что все, о чем он мечтает, это меня поскорее загрызть.
– Какие еще предметы? – Я попыталась изобразить удивление.
– Вы сами знаете. Чистосердечное признание облегчает участь.
– Вы хотите сказать, что срок я могу получить условно?
– Это вряд ли, – неприятно усмехнулся он. – Вы организатор похищения молодой красивой девушки и заказчик ее убийства. Даже присяжные вряд ли будут на вашей стороне, если вы вообще сможете добиться суда присяжных. Чудовищное преступление, потрясающее своей циничностью и жестокостью. Но вы можете немного скостить срок.
– Могу я подумать?
– Времени на раздумье у вас нет, – жестко сказал он и скомандовал коллегам: – Начинайте!
– Погодите. В доме на самом деле есть один предмет не совсем э-э-э… обычный. Но к Анжеле он не имеет никакого отношения.
– А именно? Что за предмет? – деловито спросил следователь.
Я молча встала и направилась к двери.
– Стоять! – рявкнул он.
– Я в спальню. Предмет находится там.
– Проводите, – скомандовал он операм и оператору.
Я шла к двери в свою спальню, а за мной неотрывно следовала камера. А я очень не люблю, когда меня снимают. Я ведь уже не так молода и не так хороша, как раньше, и к тому же не накрашена. Они застали меня врасплох. Если бы только я могла подумать! Но времени на раздумья мне не дали.
В панике человек начинает совершать ошибки. А я была в панике. И о совершенной ошибке поняла, как только вышла в гостиную со стеклянной емкостью, в которой плавала отрубленная кисть. До сих пор консьержка и соседская домработница были моими союзницами. Они пребывали в уверенности, что все, происходящее здесь, в этой шикарной квартире, – какая-то ошибка. И смотрели на меня с сочувствием. Но как только дамы увидели отрубленную руку, все в мгновение ока переменилось. Теперь передо мной стояли и сидели только мои враги. И я была против них одна. Глядя на консьержку, я поняла, что никогда уже больше не буду жить в ЦАО. В эту квартиру мне дорога заказана. Я навсегда останусь женщиной, в чьем доме нашлась отрубленная человеческая рука. Это автоматически исключает меня из списка благонадежных. А здесь могут жить только благонадежные люди, ведь это центр Москвы.
– Понятые, вы все видите?
Они в ужасе молчали, только одновременно кивнули.
Это была нормальная человеческая реакция: страх, брезгливость и, наконец, отвращение. «Извращенка! – выразительно говорили женские взгляды. – А еще порядочной притворялась!»
Глаза у следователя голодно блеснули, как только он увидел, что я принесла:
– Поясните нам, Зинаида Андреевна, что это такое?
– А вы разве не видите? Это кисть мулатки.
– И откуда она у вас?
– Из морга.