Брат жениха. Поверь мне снова
Шрифт:
Вздохнула, вспомнив о работе. После передачи компании Маратом теперь непонятно, какой дурдом будет твориться в офисе. Кто теперь будет начальником компании и непосредственно моим, и не поувольняют ли нас к чертям собачьим всех. Впрочем, я бы, может, и уволилась, да контракт не позволит.
Чёрт возьми ещё... Второй раз в жизни мне портят жизнь условия контракта. Ладно, будем разбираться с проблемами по мере их поступления. И снова как Скарлетт – я подумаю об этом завтра. Потому что сегодня у меня всё равно только вопросы и ни одного ответа.
Я ехала
Марату просто необходимо в данном случае все свои обиды засунуть кое-куда! Я ведь засунула свои. У меня теперь и своих обид на него целый вагон и одна маленькая тележка! И что теперь? У нас есть дети, за которых мы несем ответственность, в том числе и за их психическое состояние, а своими действиями Марат вполне может нанести маленькому ребёнку травму.
Прекрасно понимаю, что у него сейчас в душе творится ад. Потеря фирмы сильно ударила по нему. Мне ли не знать, как он ей дышал, как строил несколько лет по кирпичикам свою компанию, как потом начались трудности, и он, к большому моему сожалению, просто не справился, несмотря на опыт, сноровку, чутьё и прекрасные данные для руководителя. Иногда обстоятельства сильнее нас. Никто от этого не застрахован. И мне очень больно, что я не имею возможности его поддержать сейчас, успокоить, пожалеть и выслушать. Я знаю, что ему это нужно, но ни с кем делиться, кроме, может быть, Жеки, он не станет. И будет носить в себе всё, гореть внутри заживо, но совершенно тихо.
Понимаю и то, что он страдает из-за того, что увидел. Всё было очень правдоподобно, я не знаю, что сказала бы я на его месте, увидев подобное. Может быть, тоже требовала развод. Легко говорить, что сделал бы иначе. Но любой, окажись он на месте Марата и испытывая то, что испытал мой муж, мог поступить гораздо хуже, совершенно непредсказуемым образом для себя и для окружающих.
Понимаю всё. Пусть даже не любит меня, хоть мне и до кома в горле, до хрипоты, до слёз, застилающих глаза так, что я еле разбирала дорогу, это больно.
Нет, не просто больно. Это невыносимая, нечеловеческая, невозможная агония внутри. Но пусть лучше мне, чем детям. На детей он не должен это переносить, как бы трудно и больно ни было нам с ним. Даже если мы никогда не найдём больше общего языка, и я так и не смогу ничего доказать, мы не имеем права травмировать и травить детей нашими теперь уже искалеченными и неправильными отношениями. Для них мы по-прежнему мама и папа, одна семья.
Я просто не знаю, что с этим всем делать, как помочь малышам? Марат совсем ослеп от злобы, ревности и боли. Он как раненый зверь очень ослаб, но опаснее такого зверя никого нет в природе. Он будет совершать неадекватные и разрушительные поступки, именно потому что ранен.
Может, папа мне что-то посоветует? Он всегда находит такие подходящие слова, я успокаиваюсь рядом с ним. Родной дом и есть родной дом. Только как ему всё рассказать так, чтобы он не волновался слишком сильно? В последнее время папа сильно сдал... Давление и сердце совсем ни к черту, да и астма никуда не делась, а приступы стали всё более частыми. Он сильно похудел и осунулся, возраст тоже берёт своё на пару с болячками.
Постарел мой мужчина. Мой защитник. Единственное, что осталось от нашей с мамой семьи. Грустно на всё это смотреть, но я понимаю, что никто не вечен, и папа когда-то уйдёт вслед за мамой. Он всё чаще говорит о том, как хочется снова увидеть маму, снова погулять с ней босыми ногами по зеленой траве, как в молодости. Слушать мне это трудно без слёз, но такие уж они, старики.
Однако сегодня повода волноваться за него не было – когда я зашла во двор, то увидела отца за привычными хлопотами. Значит, сегодня его самочувствие в норме. Это не могло меня не порадовать.
– Ой, Линочка! – воскликнул папа.
Он бросил свои дела и вытер руки о полотенце рядом. Потом раскинул их для того, чтобы я обняла его.
– Привет, пап, – улыбнулась я ему и пошла навстречу теплым объятиям.
– Привет. Ты чего не позвонила даже?
– Ты что – не рад? – спросила я.
– Ну, глупости чего болтаешь? – мягко щёлкнул он меня по носу. – Рад, конечно. Просто не подготовился. Надо же встретить тебя по-человечески. Варенье вон из погреба достать. Вы же любите с Маратом, из крыжовника.
Упоминание о муже снова причинило боль, и я плотно сжала зубы, чтобы не зарыдать. Папа ещё ничего не знает и говорит о нас с ним как о семье. Так оно и было меньше недели назад. Даже в доме отца и моего детства всё невольно напоминает о Марате... А крыжовник я и не люблю вовсе. Его Марат любит...
– А ты чего одна? – огляделся отец в поисках мужа, который обычно почти всегда меня сопровождает. – Где же твой муж?
Марат и сам не прочь пообщаться с папой, он любил сюда ездить. Несмотря на то, что мы постоянно проживали в своём доме, романтика деревни была только в посёлке у папы.
– Я одна приехала, пап.
– А, занят, да? – посерьёзнел папа.
– Да, – почти не соврала я.
Марат сейчас действительно занят. Решает дела с передачей прав и всех дел. Но не приехал он, конечно же, не только поэтому... Только как сказать об этом папе?
– А ты долго тут ещё будешь колдовать в саду? – спросила я.– Я ненадолго.
– Да потом доделаю, – махнул он рукой. А потом вгляделся в меня более внимательно. – Что–то случилось.
Он не спрашивал, а утверждал. Видимо, на моём лице все написано, или просто папа, как обычно, меня чувствует. Ничего от него не скроешь. Да я и не собираюсь, просто мне очень не хочется, чтобы отец разволновался. Но больше мне поделиться не с кем. Ольга и папа – единственные люди на данный момент, которым я полностью доверяю и чьими советами дорожу.