Брать живьем! 1919-й
Шрифт:
Посетители во все глаза смотрели на развернувшееся перед ними действо и шумно делились впечатлениями. Не каждый вечер в забегаловке случается такое!
– Бандитов взяли, товарищ Светловский?
– Еще каких!
– Так их, паразитов!
Мы вывели задержанных наружу и повели к Коммунальной площади. Брыкин обреченно плелся по тротуарам и не говорил ни слова. Пугач тоже решил помалкивать после того, как Скворцов поднес к его носу безотказный аргумент – пудовый кулачище.
В кабинете мы потребовали у бандитов показать документы. Брыкин
– Ты знаешь его? – обратился он к Брыкину, показав пальцем на другого задержанного.
– Впервые вижу!
– Врешь!
– Век воли не видать!
– Это ж Пугач! Раскрой зенки!
– Гы-гы-гы… Он такой же Пугач, как я пономарь Покровской церкви! Пугача так просто не возьмешь. У него та еще чуйка. Заподозрил, видать, засаду, и стороной обошел закусочную… А этот на него похож, что правда, то правда.
Светловский посмотрел на Щербинина.
– Антон, приведи сюда Куликова. Посмотрим, что скажет он.
Куликов вошел в кабинет в наручниках и, увидев своего товарища, виновато пожал плечами.
– Мразь ты последняя, Боря! – прошипел Брыкин и отвернулся.
Светловский заставил Куликова посмотреть на Смирнова.
– Узнаешь?
Бандит встал подальше от Брыкина и отрицательно мотнул головой.
– Знать не знаю!
Светловский зашагал туда-сюда по комнате. Потом встал перед Смирновым, сидевшим на табуретке.
– Где работаешь? Кем?
– На курорте, – прозвучал обиженный голос, – оператором в ванном заведении.
– Позвоню-ка я в Финотдел. Они там, как пчелки, допоздна трудятся.
Начальник вышел из кабинета и вернулся минут через пять в достаточно сильном смущении.
– Вы извините нас, Петр Анфиногенович, – сказал он, пожимая оператору руку. – Издержки нашей работы. Бандита, думали, поймали, ан, нет, сплоховали. Извините еще раз.
Cмирнов встал и одернул одежду.
– Первый раз в жизни попал в такую переделку, – сказал он, покачивая головой. – Это, признаться, настоящее испытание… Ну, а извинения я, конечно же, принимаю. В вашей сложной работе всякое бывает, тут и спорить не стоит.
Пожав всем сотрудникам Угро руки, Смирнов вышел из кабинета. После того как Щербинин отвел Брыкина в камеру и вернулся назад, Светловский дал Куликову папиросу и сказал:
– Борис, коль ты решил сотрудничать со следствием, то, может быть, вспомнишь какую-нибудь подробность насчет Пугача. Самую незначительную. Подумай.
Куликов затянулся, выпустил облачко дыма и с прищуром посмотрел в окно.
– Да не знаю даже, что и сказать… Что про него можно вспомнить?.. Хотя, погодите, дня два назад я встретился с ним с утра на Садовой. На сапогах у него виднелась засохшая рыбья чешуя.
– Так, так, это уже кое-что…
– Постойте, Григорий Иваныч! – воскликнул
В кабинете повисла тишина.
– Этот упырь – чекист?! – округлил глаза Светловский. – Быть не может! Я всех сотрудников ЧК знаю в лицо.
– Он мог устроиться туда недавно, – заметил Рундук.
– Какие у него глаза, Антон? Не заметил?
– Они у него какие-то рыбьи, холодные, что ли.
Я кое-что вспомнил и тронул Светловского за локоть.
– Григорий Иваныч, можно прямо сейчас узнать, причастен ли рыбак к убийствам в доме Раковых.
– Как?
– На берегу реки по следам. Если на левом сапоге рыбака подковка с пятью резьбовыми отверстиями, а на правом – с тремя, это и есть наш упырь… Чует сердце, так и будет.
Светловский погладил подбородок и сделал знак Щербинину.
– Поехали, Антон, покажешь то место, где он рыбачил… Все-таки к чекистам будем обращаться. У нас должны быть веские основания.
За время их отсутствия мы со Скворцовым потолковали с Куликовым.
– Куда ж ты, мать твою, влез, Бориска? – толкнул его в плечо матрос. – Ведь вижу, мог бы жить нормально, по-людски. А теперь у тебя руки по локоть в крови! Раз за разом ты шел на дело, чтобы убивать. И ладно бы мужчин или баб, так ты поднимал топор на детишек малых. Не жалко было несмышленышей?
– Не убивал детей, греха такого на мне нет.
– Хочется верить, что это так.
– Слабак я, – вздохнул бандит, повесив голову. – Сначала Брыкин мной командовал, потом пошел на поводу у Пугача. Надо было идти к вам, в уголовку, уже после того, как мы вырезали семью Савельева.
– И почему ж не пошел? – спросил я. – Столько бы людей спас от жестокой гибели.
– Думал, думал, да так и не решился. Помню, вышел из дома и уж к Коммунальной площади путь наладил, а тут Брыкин навстречу. Ты, мол, куда это намылился, не в гости ли к Светловскому. Ну, я и остыл. Безвозвратно ушло то желание, не вернулось. И поплыл Борька Куликов по течению, словно щепка… Эх, голова моя садовая! Пропал я, совсем пропал. Какой суд сделает мне снисхождение? Не заслуживаю я его. Меня признают виновным, даже если я буду ползать на коленях и молить о пощаде!..
В момент горького раскаяния Куликова вернулись Светловский и Щербинин. Вид у них был весьма довольный.
– Все как ты сказал, Данила, – проговорил начальник Угро, едва появившись в кабинете. – Следы от сапог те же самые!.. Сейчас же позвоню Яркину и изложу ему все до мельчайших подробностей.
Поздним вечером, не дождавшись Алекса в столовой, я с удовольствием погулял с Лидией по Невскому проспекту, залитому светом от фонарей. Все треволнения, вся нервотрепка трудного дня при общении с ней ушли, растаяли без следа.