Братоубийцы
Шрифт:
Когда, наконец, исчезла из виду капитанша, воздел отец Янарос руки к небу.
– Да прострет Господь руку Свою, – пробормотал он, – на добрых и злых, на честных и бесчестных – мы всего лишь люди: глупые и несчастные – и да простит нас. Мы не знаем, что с нами творится, не знаем, как часто сатана принимает облик Божий, чтобы соблазнить нас. Прах и слезы наши глаза. Глина. Могут ли они разглядеть? Возьми губку, Господи, возьми губку и омой нас!
Сказал – и стало легче. Словно уже взял в руку Господь губку и стал вытирать грехи людские.
Отец Янарос повернулся к семи именам, написанным углем на стене, и снова
Все резче, все отчетливее звучали голоса партизан. Отец Янарос уже различал тени: они быстро двигались взад и вперед перед костром, будто в пляске. Сердце у старика снова взбунтовалось, заколотилось в груди, спрашивая: «Надо? Или не надо? Верно ли? Приведет ли к спасению то решение, что он принял?» Бог дал ему свободу выбирать, и он выбрал. Он был уверен, когда выбирал, что это верный путь. Но теперь – когда цель была близка, у него стали подгибаться колени. Новые голоса заговорили в нем: «Тебя обманут. Смотри, отец Янарос, будь начеку, обманут тебя. Как ты можешь полагаться – на людей, не верящих в Бога?»
Вдруг покатилась галька – отец Янарос обернулся: какой-то пастух с грубым, топорным лицом, загорелый до черноты, с посохом в руке, вышел из-за скалы и смотрел на него. Глаза его, маленькие, быстрые бусинки, были цепкими и испуганными, как у зверька. На нем был короткий плащ из козьей шкуры, круглая черная засаленная шапочка с облезлым помпоном, на кривых ногах – голубые рваные носки. Отец Янарос узнал его.
– Эй, Димос, – сказал он, нахмурив брови. – Что тебе здесь надо? Куда направился?
Димос косился на него хитрым крестьянским взглядом и не отвечал.
– Ты почему, козел, бросил деревню и ушел в горы? Говори!
Пастух наконец открыл рот.
– Какую деревню? Была и пропала! С одной стороны – "черные шапки" и самолеты, с другой – "стервятники" с гор. Земля Мадиамская! Кто-то из хозяев, правда, еще бегает вокруг развалин, ищет свои дома. Да какие тут дома? Вбивают колья, натягивают шпагат – здесь был мой дом. Нет, дальше, – орут соседи. И начинается свалка; те, кто еще остался в живых, убивают друг друга, черт бы их побрал! Пиши пропало, батюшка, погибли греки!
– Молчи! – взревел священник и поднял посох. – Ты, дурак, что ты понимаешь? Погибла Греция? Типун тебе на язык!
Пастух почесал острую, как у шакала, голову, умолк, но глаза плутовски поигрывали, выжидательно косясь на отца Янароса и его посох.
– Вот что, возвращайся домой к своей работе, Димос, – сказал священник, смягчая голос. – Не лезь ни к правым, ни к левым. Не становись ничьим рабом. Свободную душу дал тебе Бог. Возвращайся к своим козам.
– К каким козам? В своем ли ты уме, батюшка? Да здесь мир рушится, а ты ничего не знаешь? Какие козы, о чем ты говоришь? Половину забрали у меня красные – голодали. Другую половину – черные – и они голодали. Остался я вот как столб, с посохом в руке. Сегодня ночью отправился и я, значит, в горы.
В несколько дней жизнь Димоса переменилась: он потерял свое стадо, и свалился груз с шеи, разум его просветлел, ему уже нечего было терять, и он осмелел.
– К партизанам? Какой бес в тебя вселился, а, Димос? Говори, ты хочешь убивать?
– Да, хочу.
–
– Командир в горах мне скажет, почему.
– Но и я командир, я тебе говорю: не убий!
– А, чтоб меня самого убили? Режь меня, барин, я в рай попаду? Тут дело просто, как дважды два: или ты убьешь, или тебя убьют. Лучше пусть его мать плачет, чем моя.
– А почему ты выбрал партизан? Ведь и их убивают.
– Я иду с бедными и обиженными. Я ведь тоже беден и обижен.
– И кто тебя таким тонкостям научил, Димос? Кто тебе мозги прочистил? Ты же был козел – не разговаривал, а блеял.
– Начинаю говорить, батюшка. А ты что думал? Не век же нам блеять.
Он замолчал, лихо сдвинул козью шкуру на правое плечо, снова насмешливо покосился на старика. Что-то дерзкое и наглое крутилось у него на языке, рвалось с губ. Сказать или не сказать? Он трусил, но все же не выдержал.
– Добра я тебе желаю, батюшка, – проговорил он, и голос его впрямь заблеял по-козлиному, – добра я тебе желаю – вступай-ка и ты, батюшка, в круг. Пляши по доброй воле. А иначе, вот те крест, загонят палкой. Тогда запрыгаешь, как черт на сковородке.
Сказал – и отпрыгнул в сторону, чтобы не задел поповский посох, и снова исчез, среди скал.
Отец Янарос застыл на месте с открытым ртом. И вдруг, вне себя от гнева, свернул кукиш и поднес себе к лицу.
– Вот тебе, полюбуйся. До чего ты дошел! Тебя, попа, пастухи уму-разуму учат! – И снова двинулся в гору, согнувшись, с ослабевшими коленями.
Он шел и шел, ни о чем не думал: много потрудился за сегодняшний день, за сегодняшнюю ночь. Он, человек, устал.
Вдруг он насторожился. Показалось ему, что услышал голос своего сына, и испугался. «Сейчас я увижу его, – подумал он, содрогаясь. Сейчас выскочит передо мной – толстый, волосатый, с длинными ручищами, с хохотом и бранью на губах. Боже мой, и как только породил я такого дьявола? Для чего он явился в этот мир? Для чего Ты привел его, Господи? Какое тайное поручение ему дал? Хочу проклясть его и боюсь; хочу благословить – и боюсь. И что это за зверь? Дом отца своего и матери своей был ему тесен, и однажды ночью он открыл дверь и убежал. Бродил по свету, путался с бабами – весь по уши в грехе. Спутался с идеями – отрекся от Бога, от родины и от отцовского имени. Поменял себе имя. Теперь вот он, – пожалуйста – капитан Дракос с Эторахи, с огнем и топором. И я иду, помилуй Господи, сдать ему деревню, душу, жизнь и честь людей моих».
Он тяжело вздохнул, снова услышал стук своего сердца, которое как будто хочет вырваться и убежать. Он вдруг подумал: очень трудно, очень тяжело быть человеком. Сбросил тебя Бог со Своего лона – точно так, как старый орел выпихивает орлят-подлетков из гнезда. Лети, если можешь, или погибай. Кричит птенец: «Отец, у меня еще слабые крылья. Потерпи, обожди. Почему не хочешь обождать?». – «Не цепляйся за меня, лети, будь свободным» – отвечает тот, швыряя его с высоты в воздух.
– Да, да, ропщу я, Господи. Зачем вложил мне в руки обоюдоострый меч? Зачем ты сделал меня свободным, а потом повесил грех на шею? Как было бы радостно, как легко, если бы Ты отдавал приказы, повелевал мне: делай это, не делай того. Я бы знал, чего Ты хочешь. Жил бы, поступал, желал без сомнений и колебаний! А теперь – всюду хаос, и мне, мне – червю! – нужно навести и порядок!