Братские узы
Шрифт:
Обладатель серого мундира с нашивками обер-капитана (то бишь никак не меньше диакона по церковной традиции) нетерпеливо махнул рукой.
— Не так громко — здесь отличное эхо. У меня распоряжение. Прошу.
Счемачевский принял плотный бумажный конверт у безымянного обер-капитана, разорвал плотную бумагу, расправил листок. Вчитался, потом опять вернулся к началу. Перечитал.
— Я не верю в совпадения…
— Что, простите?
— Нет, ничего. Здесь утверждается, что пришли за заключенным номер два нуля сорок семь, пан обер-капитан… э-э… Ключевский.
— Вы
— Нет, ни в коем случае, но директива сорок один требует присутствия не менее четырех представителей охраны. Вооруженных.
— Зовите вашу охрану. Я не спешу.
Старший охранник кивнул Мауриццо, и тот быстро крутанул наборное колесо настенного коммуникатора, пробормотал пару фраз в трубку и кивнул Счемачевскому.
Еще два охранника появились лишь через полчаса, словно добирались из недалекого города. Злые и недовольные, словно их сорвали из-за праздничного стола. Но стоило им взглянуть на форму и нашивки гостя из Серой Стражи, как оба сразу сникли и потянулись вслед за ним, в самый дальний, забытый всеми угол яруса.
Они прошли мимо рядов одинаковых стальных дверей, из-за которых доносились сдавленные крики и стоны, бормотали что-то неразборчивое, проклинали и молились. Шум словно преследовал идущих людей, перетекал из камеры в камеру, от одного неизвестного заключенного к другому. Но только лишь Мауриццо то и дело вздрагивал от каждого звука, непривычный по молодости лет к особенностям самой секретной тюрьмы в Сан-Доминики.
Только в самом конце коридора они остановились возле еще одной из бесконечного ряда дверей. Единственным отличием был лишь черный крест, намалеванный от руки краской.
— Открывай.
«Серый мундир» отошел чуть назад, пропуская вперед охранников, ощетинившихся пистолетами. Счемачевский кивнул.
— Заключенный, спиной к двери, руки за спину. Нарушение приказа — расстрел! Вперед, ребятки!
Охранники ввалились в камеру всей гурьбой, повалили маленькую скорчившуюся фигурку на пол и, тыкая в спину оружием, завели руки за спину, защелкнули наручники.
— Выводим, быстро! Мешок на голову.
Мешок из черной непрозрачной ткани полностью скрыл личность заключенного. Контрразведчик властно остановил охрану.
— Дальше я поведу его сам.
— Но устав требует…
— Мне плевать, что требует устав. У меня полномочия, подтвержденные прима-генералом и согласованные с Советом Кардиналов.
— Ну, воля ваша. — Счемачевский отступил поднял руки, кивнул остальным, мол, свободны. — Сами, так сами.
Уже внизу, в тесной кабинке небольшого бронированного грузовичка, обер-капитан стянул не слишком приятный головной убор с заключенного, со смешанным чувством удивления и легкой боязни оглядел его. Если бы его в тот момент видели Веллер и Марко, то с удивлением увидали некое сходство с небезызвестным мутом по кличке Белый. Неземное, какое-то нездешнее лицо. Вроде все на месте, пропорционально и даже в чем-то симпатично: идеальный нос, брови, будто подведенные тушью, рот с тонкими
— Здравствуйте, э-э… Пес. Как-то неудобно получается, но в моих документах ваше имя неуказанно.
— И вам не хворать, — пожал плечами заключенный. — А у меня и нет имени — я от него отказался. Для служения вере и отечеству!
— Похвально, но, видимо, отечество не оценило ваших стараний…
Обер-капитан так и не понял, что случилось. Только вот Пес сидел на лавочке напротив, как уже нависает над ним, сдавливая железными руками горло «серого мундира». Лицо оставалось совершенно бесстрастным, но глаза пылали фанатичным гневом. И наручники успели исчезнуть в неизвестном направлении.
— Никогда! — Пес шипел ему в лицо, скаля крупные острые зубы. — Никогда, ничтожный, не смей подобного говорить! Никогда, если хочешь жить!
— Не буду! — прохрипел обер-капитан. И хватка тут же ослабла. Пес вернулся на лавку. — Каким образом вы сняли наручники?!
Пес промолчал, продолжая изучить пронзительным взглядом стальную стенку напротив.
— Ладно. — Контрразведчик потер саднящую шею и намечающиеся синяки. Придется носить столь нелюбимый стоячий воротник. — А почему не сбежали?
— Зачем?
— Логичный вопрос, — сквозь силу улыбнулся «серый мундир». — Думаю, можно перейти к делу?
— Я уже давно этого жду.
— Три дня назад произошел прорыв. Несколько километров пограничной с пустошью стены было разрушено…
— Муты?
— Твари. Панцирные вепри. Но с ними в Сан-Доминику проникли и кое-кто еще. Выживший утверждает, что видел грузовик, а в нем двоих. По некоторым данным: клейденские диверсанты…
— Какие еще диверсанты? — Пес растянул тонкие темные губы в издевательской ухмылке. — Все клейденские диверсанты проникает через Богемию и южнее — через пустошь никто переть не будет.
— Ну, — обер-капитан замялся, — это не в моей компетенции. Вот, — он передал бумажку с большой коричневой печатью. На печати явственно видны были молитвенно сложенные ладони, что сжимали меж тонких пальцев крест. — Это постановление Его Святейшества Престолоблюстителя о вашем досрочном освобождении. С одним лишь условием.
— Каким?
— В кратчайшие сроки обнаружить и захватить, желательно живыми, неизвестных.
— Хорошо, но мне необходимо собрать свою старую свору…
— Он потребует своих людей. — Пан Шастков пролистал несколько листов из толстенного тома, затянутого в картонные тиски скоросшивателя, помеченного многочисленными красными типографскими крестами и надписями, гласившими одно и то же: «Именем Его Святейшества совершенно секретно». — Свою свору.
— Ну и дальше что? — Пан Качинский потер разболевшуюся голову. Боль пульсировала багровой иглой где-то в глубине черепа. — Пусть собирает.
— Головорезы и убийцы. Практически все в местах не столь отдаленных. А то и дурдомах для буйнопомешанных.