Братские узы
Шрифт:
— А тебя, Анджей, ничего не держит. Уходи, если хочешь.
— Э-э-э… — Совершенно невероятно, но горе-водитель смутился и даже, кажется, покраснел, что, однако, вряд ли было бы заметно в густых сумерках, едва разгоняемых светом свечи. — Теперь, как бы, и я повязан с вами, етить все за ногу! Без вас мне куда? Тем более, начальство высокое у меня, глядит далеко и видит многое — от него не скроешься.
— Войцех? — Лжесвященник, лжемонах, то ли революционер, то ли безумец был необычайно молчалив и хмур. Он стоял чуть поодаль сложил здоровенные руки на широкой груди и лишь сверкал смурным блеском глаз. — Никто тебя не заставляет…
— У
Оставалось лишь согласиться. Действительно, победа или смерть, да только был нюанс: для Веллера и Марко даже победа вполне могла обернуться смертью. После всего случившегося жизни двух наемников, даже столь высоко квалифицированных, стоила не дороже пули.
Распределив обязанности, мужчины принялись за дело. Один за другим, Веллер и Войцех спустились вниз. Оружие они держали наготове, освещали путь двумя старыми свечными огарками. Не бог весть какое освещение, но они предусмотрительно захватили с собой пару сухих веников: ни фонарей, ни ламп в доме не нашлось. Оставалось надеяться, что внизу найдется хоть что-нибудь из освещения — не по памяти же лазил безвестный бортник в свое подземелье!
Марко разместился у двери: перетянул лавку, уселся так, что отлично просматривался, как и вход, так и люк в полу. Анджей повозился, но наконец-то успокоился и уселся у люка, то и дело нетерпеливо заглядывая вниз. Наконец-то ему это надоело: он отошел к двери и принялся с тоской смотреть на серую прозрачную стену непрекращающегося дождя.
Светало, но солнце не приносило тепла. Холодной сыростью тянуло снаружи — в доме было немногим теплее. Лес, земля, низкое хмурое небо — все, казалось, поблекло и размылось, как акварельный рисунок на намокшей бумаге. Цвета смешались в один-единственный серый цвет — невнятный, непримечательный. Никакой.
Анджею было невыносимо скучно. Марко дремал на своей лавке, откинув голову на заросшую мхом и черной плесенью бревенчатую стену. Под полуприкрытыми веками сновали туда-сюда зрачки, никогда надолго не задерживаясь в одном месте. Но наемник не спал — это было своеобразным состоянием прострации, когда часть мозга спала, отключившись от всего внешнего, а на первый план выходили вбитые годами трудной жизни в пустошах инстинкты, без которых он вряд ли прожил бы и пару дней. Стоило Анджею неаккуратно оступиться и зацепиться ногой за ржавый щит дорожного знака, как Марко мигом подскочил и в его руке дрожал пистолет с черной коброй на рукоятке. Наемник сонно огляделся, выдохнул: «А, ну ясно», — и вновь провалился в странный, пугающий полусон.
Поляк бы, наверное, попробовал разбудить его еще пару раз — просто так, для смеху — но пистолет в руке и сиявшая в бессмысленных глазах все еще спавшего человека готовность убить, не разбираясь, отвадили его от этой глупой и опасной идеи.
Тем временем, дождь прекратился. Проглянуло сквозь облака робкое осеннее солнце, засверкало сотнями отражений на каплях, застывших на траве, кустах, облетевших листьях, горевших алым и золотым. Озорные солнечные зайчики лезли в глаза, ослепляли и выжимали слезы. Казалось, только сейчас мир проснулся, сбросил с себя влажное покрывало беспокойного мрачного сна и томно потягивается, вздрагивая от утренней прохлады и лучась ослепительной улыбкой. Да только радость свежего утра не распространялась дальше поляны. Она, подобно волнам, разбивалась о темные утесы старых деревьев,
Чуждое внимание чувствовалось кожей — Марко заворочался, приоткрыл один глаз. Анджея не было в хижине. Паутина сна лопнула, повисла невесомыми, невидимыми нитями на лице. Наемник встряхнул кудлатой головой — длинный черный хвост, в который он собирал свои волосы, давно растрепался: волосы неаккуратно торчали во все стороны, лезли в глаза. Тяжело вздохнул, Марко распустил его и собрал вновь, перевязав кожаной тесемкой. На руках остался маслянистый след от давно немытых волос. Тут бы выжить как-нибудь: до личной гигиены руки уже не доходят. Неожиданно он задумался, что в последний раз ванну они принимали в неспокойных водах Одера…
Наемник отдернул себя и заставил вернуться к дню сегодняшнему.
— Анджей, ты куда запропастился, едрыть тебя за кочерыжку? — Удивительно, но пообщавшись совсем немного со словоохотливым поляком, он стал перенимать его манеру разговаривать. Надо, надо от этого избавляться!
Анджей не откликался, только шумел ветер в высоких еловых кронах. Странное чувство неусыпной слежки не отпускало и словно бы даже становилось сильнее.
Снаружи было тихо. Даже чересчур. Тишина плотной ватой забила уши: ни птица не крикнет, ни сучек под ногой не треснет. Лишь едва заметным ручейком лилась мелодия. Мотив было не разобрать, но мозг на уровне подсознания откликался на неслышные переливы. Тянулся вперед, в густую лесную чащу.
— Что за черт! — Марко мотнул головой, пытаясь скинуть наваждение, но оно все липло и липло, настойчивыми тонкими пальчиками лезло в голову. — Анджей, ты куда подевался, дубина стоеросовая?!
Никто опять не ответил, да крик вышел каким-то приглушенным, словно сквозь землю. Стало тяжело шевелить челюстью — слова словно вязли на языке.
— Гр-р-р! — Марко едва переступал ногами, его качало и властно тянуло куда-то в лес.
Мелодия теперь не просто звучала — она торжествующе грохотала огромным оркестром, гулким эхом отдаваясь под сводом черепа.
Марко судорожно выдохнул и уцепился за древесный ствол, стараясь унять липкую волну паники, подкатившую к горлу. Главное, не поддаться, сохранить трезвость мысли. Он чувствовал, что хоть малейшая слабина в ментальном щите, выстроенном железной волей наемника, и все — мелодия поглотит разум, подчинит себе и ничто уже не сможет ее заглушить. Когда-то, давным-давно один мудрый и старый человек, пешком пересекший всю Европу от дикой Кастилии и пиренейских колоний иламитского султана до границы с Великим Полесьем, учил молодых, горячих и бойких наемников крепости духа и непоколебимой воли.
Старик, сморщенный, будто печеное яблоко, загорелый до черноты, сгорбленый и хромой с удивительной эффективностью вколачивал в братьев премудростям выживания в пустоши.
— Только воля! — Скрипучий, дребезжащий голос острым сверлом вкручивался в уши, заставлял слушаться и запоминать. — Только ваша воля — ни оружие, ни сила — помогут вам остаться в живых, мелкие негодники! Там где сломается подготовленный клейденский рейнджер-верзила, выстоит задохлик-горожанин, потому что есть такое слово — надо! Надо, и все: хоть ты тресни, но должен добежать, дойти, доползти! Ах, песчаные черти! просто выстоять. Чтобы ваши жалкие тряпочные душонки превратились в стальной стержень!..