Братство Революционного Декаданса
Шрифт:
На одной стене красовалась коллекция экзотических бабочек под стеклом, а на другой - картина неизвестного художника: обнаженная маха полулежащая с опорой на локоть на бархатном фиолетовом диване. Ноги женщины были отнюдь не целомудренно раскинуты, а грудь, на взгляд Нестора несколько великовата и обвисла. В полусогнутой опорной левой руке маха, пошловато оттопырив мизинец, держала длиннейший мундштук с толстой незажженной самокруткой. В правой руке женщины угрожающе блестела огромная наваха в раскрытом боевом положении. Ладонь, крепко сжимающая рукоять ножа, была непропорционально широкой и могла принадлежать скорее портовому грузчику, чем томной жительнице
Над столом низко, сталактитом над сталагмитами свечей в канделябре, на длинном двужильном проводе нависла желтая матовая лампа без плафона; именно она наполняла гостиную мягким неярким светом. Завершали декорации розовый торшер в углу (его купол был обит по нижнему краю серой меховой оборкой) и белый гипсовый бюст в просвете атласных занавесей на подоконнике. На табличке бюста в три строчки красовалась надпись: "Павел Александрович Флоренский, 1883-1937, богослов, философ и поэт".
Конечно же, Нестор не сразу различил все детали. Целостная картина сложилась у него только к концу визита, но первое впечатление было объемным и ярким. Соня и Фея сумели удивить в очередной раз.
Сами девушки устало притомились на стульях по разные стороны стола. Каждая из дам небрежно придерживала тонкими пальцами в атласных перчатках костяной мундштук, такой же длинный, как у махи на картине. Вот только в мундштуки были вставлены не толстые самокрутки, а тонкие сигареты, лишенные фильтров. Нестор удивился: сигареты тлели, хотя девушки не были курильщицами. Видимо, пошли на жертвы ради целостности художественного образа.
Атлас перчаток был черен у блондинки Сони и бел у брюнетки Феи. Лицо Сони до самых губ, наведенных красной помадой, скрывала густая черная вуаль как продолжение маленькой изящной шляпки без полей. Лицо Феи было открыто. Ее коротко стриженые волосы задорно, по-мальчишески, выбивались из-под лихо сдвинутого набок большого берета. Тело Сони обтягивало сильно декольтированное корсетное платье коричневого цвета. Узкое от бедер до колен, платье распускалось книзу пышным цветком из многоалойной тафты нижних юбок-лепестков. Фея была облачена в белейшую, расстегнутую до пупка блузу под серым клетчатым жилетом и узкие, облегающие, как вторая, кожа, серые брюки. Поверх жилета спускалось, прикрывая грудь, черное непышное жабо.
Обуты девушки были тоже по-разному: ножки Сони были убраны в дамские тупоносые туфельки грубой коричневой кожи на невысоких массивных каблуках; Феены ступни были заточены в мужские черные лаковые туфли миниатюрного размера.
Ровный матовый свет желтой лампы выгодно подчеркивал искусный макияж, или даже грим, на одухотворенных лицах. Нестор вспомнил выражение Оскара Уайльда: "В обществе женщины бывают только двух родов: некрасивые и накрашенные". Лица девушек были грустны, уголки красивых губ опущены, карие глаза Феи прикрыты веками, зеленые глаза Сони сокрыты за вуалью. Не сразу разобравшись в происходящем, Нестор впал в тревожное состояние, усугубленное выпитым пивом и - как следствие - трудноодолимым желанием облегчиться. Вот это насущное желание Нестор поторопился реализовать в туалетной комнате.
– Что за траур, милые леди?
– спросил Нестор, возвращаясь в комнату приемов.
– Что за уныние в ваших позах? Что за нуар?
– Ах, mon cher, - глубоко вздохнула Фея, чуть приоткрыв тяжелые веки.
– Печаль, как известно, - это ржавчина души, и я просто физически ощущаю, как она изъедает сталь моего внутреннего мира...
– Переигрываешь, подруга, - буднично отозвалась Соня.
– Плесните нам вина в бокалы,
Не страшно мне прикосновенье стали
И острота и холод лезвия.
Но слишком тупо кольца жизни сжали
И, медленные, душат, как змея (Тут Фея посмотрела на Нестора со значением).
Но пусть развеются мои печали,
Им не открою больше сердца я...
Они далекими отныне стали,
Как ты, любовь ненужная моя!
Нестор выполнил повеление дамы и наполнил, не забыв про себя, три бокала красным вином.
– Не стоит обращать внимания, - успокоила Нестора Соня. Девушка глубоко затянулась, а потом вместе с пеплом вытряхнула сигарету из мундштука в пепельницу. Пригубила вино и взглянула на подругу.
– Заигралась она. Мы уже третью неделю в образе. Давно Вы у нас не были, Нестор Иванович. Забыли про нас вовсе. Мы декорации меняем после визита последнего клиента. Еще трое заявлены. Послезавтра будем искать новые образы.
16.
– А сейчас перед нами...
– начал Нестор.
– Декаданс, - закончила Соня.
– Почему такой выбор?
– поинтересовался Нестор.
– А мы, Нестор Иванович, как и Вы,- подхватила беседу Фея, - по долгу службы просто обязаны слышать эхо дня. Вы работаете с фактами и событиями, мы же организуем события, работая непосредственно с людьми. Уж такое нынче настроение в массах. Упадническое.
– Знаю я ваши массы, - улыбнулся Нестор.
– Десяток избранных.
– Полтора десятка, - уточнила Фея.
– Плюс-минус. Но именно эти люди и пускают черную жижу меланхолии по всенародным венам. Мы перехватываем настроение масс еще до того, как это настроение до масс добирается. Считываем его на уровне замыслов. И скажу Вам, Нестор Иванович без тени зазнайства и хвастовства: кое в чем мы даже способны на эти кучевые настроения влиять.
– И Фея снова заголосила в пронзительной тоске:
Печали есть повсюду...
Мне надоели жалобы;
Стихов слагать не буду...
О, мне иное жало бы!
Пчелиного больнее,
Змеиного колючее...
Чтоб ранило вернее,-
И холодило, жгучее.
Нестор понимал, что строки принадлежат кому-то из поэтов эпохи декаданса, но распознать не мог: все-таки он был историком, а не филологом. Он беспомощно взглянул на Соню, и та сжалилась - помогла ему беззвучно, лишь одной артикуляцией ярко-красных губ: "Это Зинаида Гиппиус". И как будто бы для того, чтобы Фея не уличила ее в школьном грехе - в подсказке, вдруг тоже заговорила, почти запела стихами:
Я ищу Афродиту. Случайной да не будет ни странно, ни внове,
Почему так люблю я измену и цветы с лепестками из крови.
Но Фея не оставила "помощь другу" без внимания - сказала громко и четко, обращаясь к Нестору:
– А это Константин Дмитриевич Бальмонт. Но Вы, Нестор Иванович, наверняка и сами узнали. Будем играть или все-таки окружим гостя заботой и вниманием?
– это Фея говорила уже Соне.
– Что вы! Мне весьма комфортно!
– поспешил заверить Нестор.
– Я приехал отдохнуть, услышать ваши голоса, взглянуть в ваши глаза...