Братство Революционного Декаданса
Шрифт:
Соня улыбнулась, подняла вуаль изящным жестом и поблагодарила Нестора взглядом, бирюзовым, как пояс Нага Первого дна. Плавно, в полном соответствии с моментом, вывела:
О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!
Фея воспарила со стула с фиолетовой обивкой и двинулась к Нестору вокруг стола, декламируя и заламывая руки в театральном отчаянье:
Я
Стою перед Тобой.
Во всей несовершенности
Прими меня, укрой.
Не дам Тебе смирения,-
Оно - удел рабов,-
Не жду я всепрощения,
Забвения грехов,
Я верю - в Оправдание...
Люби меня, зови!
Сожги мое страдание
В огне Твоей Любви!
Нестор смутился от такого напора. Соня заметила и рассмеялась:
Она отдалась без упрека,
Она целовала без слов.
– Как темное море глубоко,
Как дышат края облаков!
А потом добавила от себя:
– Вы, Нестор Иванович, все равно так просто от нас не уйдете. Барышни в тоске, барышни в печали. Вам предстоит развеять этот мрак. Так что не напрягайтесь, и не будет больно.
Фея, ухватившись за слово "больно", преобразилась. Мальчишеский берет улетел в сторону торшера. Черные волосы, как оказалось, вовсе не были коротко стрижены, а лишь искусно собраны под головной убор. Теперь же они струились иссиними волнами по плечам. Жилет упал на дощатый пол, а последние две пуговицы белой блузы расстегнулись, поддавшись внутреннему напряжению. Выяснилось, что к поясу Феи все это время был пристегнут длинный стек с ременной петлей на конце. Теперь девушка держала это грозное орудие за кожаную рукоять, чуть отведя за спину, как держат катану липовые японские самураи в плохих западных боевиках. Грозная ария в устах девушки отдавалась в душе Нестора томной болью:
Красным углем тьму черчу,
Колким жалом плоть лижу,
Туго, туго жгут кручу,
Гну, ломаю и вяжу.
Шнурочком ссучу,
Стяну и смочу.
Игрой разбужу,
Иглой пронижу.
И я такая добрая,
Влюблюсь - так присосусь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь.
И опять сожму, сомну,
Винт медлительно ввинчу,
Буду грызть, пока хочу.
Я верна - не обману.
Ты устал - я отдохну,
Отойду и подожду.
Я верна, любовь верну,
Я опять к тебе приду,
Я играть с тобой хочу,
Красным углем зачерчу...
– Что за заклинание?
– робко спросил Нестор.
– Все та же Гиппиус, - пожала плечиком Соня.
– Стихотворение "Боль". Остерегайтесь, Нестор. Вы завели мою подругу не на шутку. Давайте-ка я Вас спасу.
– И девушка поднялась с места, ловко заслонила Нестора от неумолимого наступления Феи и впилась губами в его губы. Закончив долгий поцелуй, Соня прошептала, почти не отрывая губ от Несторовой щеки:
Ты сумела сказать мне без речи:
С красотою красиво живи,
Полюби
Но, любя, полюби без любви.
17.
Отвлекшись, Нестор не сразу понял, что происходит за его спиной. А когда понял, было уже поздно: его руки были туго прикручены к спинке стула толстой веревкой. Фея провела операцию так быстро и умело, что бороться теперь было бесполезно. Оставалось только расслабиться и стать участником этой "игры в декаданс", отдаться на волю хозяйкам дома, их ловким рукам и стройным телам. Фея властно глянула на Нестора, приподняла его подбородок петлей на кончике стека и вынесла вердикт:
Зовет меня лампада в тесной келье,
Многообразие последней тишины,
Блаженного молчания веселье -
И нежное вниманье сатаны.
Ужель ты одиночества не любишь?
Уединение - великий храм.
С людьми... их не спасешь, себя погубишь,
А здесь, один, ты равен будешь Нам.
Соня подошла к подруге со спины, обняла ее за талию и громко зашептала в ухо:
Мне хочется, чтоб ты, вся бледная от муки,
Под лаской замерла, и целовал бы я
Твое лицо, глаза и маленькие руки,
И ты шепнула б мне: "Смотри, я вся - твоя!"
Девушки переглянулись, легко коснулись губ друг друга губами и многообещающе посмотрели на Нестора, привязанного к массивному стулу.
Тот, кто слышал напев первозданной волны,
Вечно полон мечтаний безбрежных, - начала Соня.
Мы - с глубокого дна, и у той глубины
Много дев, много раковин нежных, - закончила Фея.
И вместе с этим четверостишием закончилось время, отведенное для дела, и насупил час, назначенный для потехи. Ровно час - яркий, насыщенный, живой, незабываемый. Час, за который Нестор успел оценить еще одно пикантное достоинство эпохи декаданса: женское белье именно в этот период стало предметом культа. Так и осталось загадкой для Нестора, где в наше время можно найти такие изысканные трусики из тончайшего кружевного батиста и чулки из ажурного, невесомого фильдеперса.
Через час Нестор уже стоял на тенистой дорожке, ведущей от порога дома до калитки забора. Он задумчиво изучал красные следы, продавленные веревкой на запястьях. И что сказать Нине? Может, правду?
– Нестор Иванович!
– раздалось за спиной.
Нестор обернулся. Девушки стояли в дверях, одна за другой, - запыхавшиеся, не по-декадантски веселые, полуодетые.
– Вот, - сказала Соня, - передайте от нас привет жене, - и протянула Нестору восхитительную многослойную икебану - изделие мастера-флориста. В букет был вставлен конверт. Нестор осторожно освободил конверт из плена листьев, стеблей и лент, выудил из него записку. От руки, явно - тушью коричневого цвета, изящным женским почерком с завитками было написано: