Братство волка
Шрифт:
Эта часть замка содержалась гораздо лучше; там царствовали совершенный порядок и необыкновенная чистота. Корпус и два флигеля составляли три стороны этого квадратного двора, посреди которого бил небольшой фонтан. Четвертую сторону составляла железная решетка и ворота с гербом фамилии де Баржак. Ворота эти вели в обширный парк, прежде отделенный от леса стеною и рвом; но стена давно обветшала, а ров был заполнен камнями, выпавшими из стены, и прочим мусором, в общем, уже давно одна решетка защищала замок от обитателей меркоарского леса.
В одном углу второго двора небольшое каменное крыльцо вело в приемные комнаты. На этом крыльце старый господин высокого роста, худощавый, прямой, с важным видом выполнял обязанности церемониймейстера. Он был весь в черном, в жабо, манжетах и с косичкой; шляпу держал под мышкой, а рукой со смешной важностью опирался на эфес шпаги. Это был кавалер де Моньяк,
— А пока, — прибавлял кавалер, — моя благородная госпожа приглашает вас через меня располагать всем принадлежащим ей как вашей собственностью. Дом ее и слуги в вашем распоряжении.
Потом кавалер де Моньяк кланялся опять и возвращался на свое место на крыльце. Но, может быть, ему казалось, что он недостаточно вознаграждал этой преувеличенной вежливостью равнодушие своей госпожи к такому множеству гостей, потому что, оставшись один, он глубоко вздыхал и бросал тоскливый взгляд на ту часть замка, где окна оставались закрытыми.
Гости, со своей стороны, могли бы обидеться, что Кристина де Баржак поручила своему конюшему принимать их; но веселые охотники и деревенские соседи, приезжавшие каждую минуту, не обращали на это особенного внимания. Они привыкли к странностям владетельницы замка, и никто не думал на нее обижаться. Притом в камине горел яркий огонь, стол был заставлен холодной говядиной, кушаньями всякого рода, отборными винами; приготовлены были прекрасные кресла; проворные слуги исполняли все просьбы с быстротой молнии; на что же могли жаловаться гости? Поэтому большинство приехавших в замок, не обращая внимания на отсутствие хозяйки, весело расселись за столом и восприняли приглашение кавалера чувствовать себя как дома совершенно буквально.
Какие же важные дела задерживали хозяйку? В небольшом садике, служившем манежем, вместе с своей гувернанткой сестрой Маглоар и старым Мориссо, бывшим егерем ее отца, она обучала небольшую лошадь степной породы, на которой хотела ехать завтра на охоту.
Кристина де Баржак, которой тогда было восемнадцать лет, была стройна и гибка, как горная сосна. В каждом ее движении были грация и сила. Девушка была довольно высока ростом, даже выше, чем многие из мужчин; черные глаза ее смотрели с вызовом, а губы часто складывались в надменную усмешку. Пожалуй, цвет ее лица был слишком загорелым для знатной девицы, которой этикет запрещал слишком много времени проводить на свежем воздухе, а ее черные волосы были слишком растрепаны, так что их едва ли можно было назвать прической. По тому, что малейшее противоречие проводило на ее лбу морщину, можно было сказать, что она чрезвычайно упряма и своенравна. Она была одета в зеленое шелковое платье, похожее фасоном на наши современные амазонки. На ее голове была небольшая треугольная шляпа с белыми перьями и золотым галуном. Этот полумужской костюм, прекрасно сочетавшийся с деятельной и решительной натурой госпожи Кристины де Баржак, и породил среди тамошних жителей слух, что она одевалась по-мужски. Действительно, кроме юбки, длинный шлейф которой мог приподниматься к поясу, в нем не было никаких других особенностей, характерных для женской одежды. Так что ее могли принять за бойкого юного дворянчика, который скорее готов был сделаться мушкетером, нежели семинаристом.
Мы уже знаем о тех обстоятельствах, которые сделали Кристину столь не похожей на других молодых девушек ее возраста. Рано лишившись матери, она жила с отцом и другими мужчинами в этом уединенном замке. Отец ее и дядя, искусные охотники, но очень несведущие и довольно грубые, принимали у себя только охотников; их забавляло то, что девушка перенимала их свободную манеру общения и развязные манеры, от которых теперь ее так хотел избавить приор. На веселых обедах, следовавших за охотой, маленькая Кристина неизменно присутствовала, и пьяные гости развлекались, заставляя ее повторять ругательства, бывшие в моде, обучая ее бойким движениям и слушая,
Чтобы хоть как-то исправить сложившееся положение, он завещал опеку над дочерью фронтенакским бенедиктинцам, которых считал способными справиться с подобным поручением. К несчастью, совершенно сгладить следы первоначального воспитания было уже невозможно: Кристине было двенадцать лет, а в этом возрасте основы характера уже заложены, сформированы наклонности и привычки. Поэтому старания бенедиктинцев были по большей части тщетны, а Кристина лишь сердилась на их вмешательство в свою жизнь.
В эту минуту, как мы сказали, мадемуазель де Баржак, не обращая внимания на многочисленных гостей, приехавших в замок, учила маленькую Бюшь, свою любимую лошадь. Это было не очень-то легко. Бюшь, хорошенькая вороная лошадка с быстрыми глазами, казалась, несмотря на свой маленький рост, такою же своевольной, такою же капризной, как и ее госпожа. На Бюше сидел Мориссо, который, несмотря на свои семьдесят лет, еще считал себя превосходным всадником. Кристина с хлыстом в руке стояла посреди манежа и командовала. Иногда лошадь с удивительной кротостью слушалась всадника, но иногда лягалась и становилась на дыбы. Тогда мадемуазель де Баржак хлопала хлыстом, сердито прикрикивая то на лошадь, то на всадника. Часто, выйдя из терпения, она приказывала Мориссо сойти с лошади, и хотя у Бюши была только уздечка и легкая попона, она проворно вскакивала на нее, приказывала ей исполнять указанный маневр, потом сходила с лошади, бралась за свой хлыст и говорила Мориссо:
— Черт тебя дери, старый бездельник, неужели ты не стыдишься своей неловкости? Бюшь горяча, но не зла, а ты не умеешь с ней обходиться. Ты начинаешь ее хлестать, но не даешь времени подумать о том, что ты хочешь от нее… Черт побери! Из вас двоих Бюшь более рассудительна, честное слово!
Всякий раз, когда с ее губ слетали неприличные выражения, жалобный голос вскрикивал:
— Пресвятая Дева! Мадемуазель де Баржак, вы опять ругаетесь, несмотря на ваше обещание… Что скажут бенедиктинцы? Что я воспитываю вас так дурно? По меньшей мере, я буду отлучена от церкви!
— Хорошо, хорошо, сестра Маглоар, — возражала Кристина насмешливо. — Не беспокойся о том, что скажут или сделают эти проклятые святоши.
— Проклятые святоши? Но ведь это нечестивость, святотатство… Ах, милое дитя, вы верно хотите погубить вашу душу! Да простит вам Бог ваше прегрешение!
Сестра Маглоар, говорившая таким образом, сидела в углу манежа. Защищаемая кадками с цветами от прыжков капризной Бюшь, она вязала, по своей привычке, шерстяной чулок. Гувернантка мадемуазель де Баржак носила в замке костюм урсулинки. Это была женщина лет пятидесяти, манеры которой показывали, что она жила прежде в монастыре. Она слыла очень образованной, но ее выбрали в наставницы Кристине за ее неизменное терпение и глубокую набожность, которая побуждала ее безропотно переносить несправедливость, жестокость и даже оскорбления. Мы должны сказать, что эти добродетели сестры Маглоар часто подвергались жестоким испытаниям. Урсулинка разделяла с кавалером де Моньяком управление замком, они изо всех своих скромных сил старались склонить свою воспитанницу к соблюдению приличий. Дома урсулинка брала верх, она читала длинные нравоучения и прибегала к патетическим речам, чтобы удерживать Кристину в рамках этикета. Вне дома ученый и флегматичный кавалер де Моньяк всюду сопровождал свою молодую госпожу и пешком, и верхом. Менее красноречивый и менее болтливый, чем сестра Маглоар, он завершал каждое свое наставление правилом кратким и бесспорным, как аксиома. Однажды приняв решение, он дал бы скорее разорвать себя на куски, чем уступил бы, и его холодное упорство лучше влияло на горячий нрав молодой девушки, чем бесконечные поучения урсулинки.