Братва. Пощады не будет
Шрифт:
– Не! – пренебрежительно выпятил нижнюю губу Февраль. – Каменные хоромы красивше, но для здоровья пагубны. Деревянный двухэтажный дом поставим. Из дуба иль, накрайняк, из сосны. Пользительней будет.
– Оно конечно, – согласился я, поймав себя на крамольной мысли, что Февраль как в воду глядит, мечтая о деревянной домине. Очень даже скоро, уверен, мечтания наемников благополучно претворятся в жизнь. Но в совсем неожиданном для них ракурсе.
– Ладно, братва! – я поднялся со стула. – Мне уже пора ноги делать. Весь погряз в делах, не обессудьте. Прощайте, мужики! До встречи в ином месте и другом времени, как
Дружески пожав напоследок обоим наемникам их крепкие ухватистые ладони, я покинул явочную фатеру. Спускаясь по лестничным маршам, поразмышлял немного о странностях сударыни Судьбы, которая обожает, как видно, позабавиться да поиграть с людишками. Те строят планов громадье, надеются, рассчитывают на что-то, а тут – хлоп! – и ваши уже не пляшут...
Цыпа, заметив, что я вернулся без чемоданчика, многозначительно кашлянул, предупредительно распахнув дверцу машины:
– Что затевается, Евген? Не скажешь?
– Всему свое время, – отмахнулся я, усаживаясь на заднем сиденье. – Давай-ка в наше родное заведение погоняй лошадей!
Так как в форсированном двигателе «жигуля» этих самых «лошадей» было около сотни, то и домчались мы до «Вспомни былое» в считанные буквально минуты.
В кабинете управляющего застал привычную картину: Петрович глядел по «ящику» приключения Тома и Джерри, а Киса самозабвенно раскладывал на столе карточный пасьянс, пыхтя очередной «забитой» папиросой.
– Что день грядущий нам готовит? – полюбопытствовал я у соратника, кивнув на карты. – Вернее, меня интересует нынешний вечер.
– Лажа какая-то прет, – отозвался Киса, обозревая мутным взглядом свое «хозяйство». – Тут и нечаянный интерес выпал, и кресты могильные. Сплошная непонятка!
– Все смешалось в доме Облонских! – усмехнулся я. – И много крестов? Впрочем, дай-ка сам попробую угадать! Три?
– В цвет! – удивился молодой соратник. – Ты, Михалыч, прямо ясновидящий!
– Не говори больше, пожалуйста, при мне это пакостное слово! – поморщился я. – Госпожу Звездину сразу напоминает... Совсем не в кайф, знаешь ли. Это у тебя тонкая материя по молодости начисто отсутствует, а у меня натура нежная, сверхчувствительная, как у всех глубоких, незаурядных личностей. Давай, братец, лучше про что-нибудь веселенькое приколемся. К примеру, о предстоящей работе...
– Есть работа? Выходит, не врали карты? – с Кисы мигом слетела расслабляющая марихуанская дурь. – Я всегда готов, как пионер! Правда, Михалыч! Вот только кофе сейчас хапну чуток!
– Не суетись, брат! Если и будет работенка, то лишь поздним вечером. Отдыхай пока, блуждай дальше в своем оранжевом конопляном тумане, – щедро улыбнулся я, видя такой похвальный трудовой порыв.
Но утихомирить холерика Кису было не так просто – он у меня как боевой конь, почуявший близкую битву, сразу начинает бить от нетерпения копытом, в радостном предвкушении жаркой схватки. Пацан, что с него взять. Пришлось разжевать ему, как маленькому, детально-популярно:
– Да ничего особенного или интересного не предвидится! Вечером я отправлюсь в театр, а ты с Цыпой – к заведению «Полярная звезда». Если там вдруг появятся Февраль с Шилом – вы их тихо ликвидируете. Ну, охолонул? Так-то! Я ж говорил – дело простенькое, без затей и наворотов. Обыденная текучка, так сказать. Ладно, дай-ка мне тоже «косячок». Со скуки сдохнуть можно! До оперетки еще
Глава 4
У парадного входа в академический театр музыкальной комедии я отпустил машину с мальчиками на все четыре. Впрочем, все их дороги сейчас вели в «Рим». К забегаловке «Полярная звезда» то бишь.
Еще было довольно светло. И потому многолюдно. Сытая, хорошо одетая праздношатающаяся публика вселяла сомнение – действительно ли в России ужасный экономический кризис и голод, как о том ежедневно трубят все газеты? Всматриваясь в беспечно-веселые лица прохожих на театральной площади, я сделал оптимистический вывод, что если кризис с прогрессирующей нищетой и есть, то затронули они далеко не всех моих сограждан.
А когда я прошел в просторное фойе театра, то был буквально ослеплен. И не от блеска тысячи граненых висюлек на огромной хрустальной люстре, а от сияния драгоценных камней и золота, которые в неимоверном количестве украшали запястья, грудь, уши и пальчики лучшей половины человечества. Впрочем, мужчины не слишком отставали от своих жен и любовниц – щеголяли золотыми и платиновыми печатками, запонками и галстучными заколками. Здесь собрались так называемые сливки общества. Оно и понятно. Другие попасть сюда были не в состоянии – самый дешевый билет в этот театр стоил ровно месячную зарплату рядового госслужащего.
На фоне того плебейски-роскошного великолепия я смотрелся, наверно, нищим интеллигентом, нахально проникшим в святилище Мельпомены по простой контрамарке. Правда, так оно почти и было. Попал на оперетку совершенно бесплатно, но не по банальной контрамарке, а по вызывающе-глянцевому пригласительному билету в правительственную ложу.
На всех холеных лицах окружающих не замечалось даже намека на трудовые темные круги под глазами, как у меня. Сразу ясно – все поголовно нагло нарушают библейскую заповедь и не в поте лица своего зарабатывают хлеб насущный. Хотя на многих красовались крестики и распятия из драгоценных металлов.
К счастью, у меня не имелось ни времени, ни желания долго любоваться на это сборище «новых русских». Ни Шепота, ни других знакомых личностей в фойе не наблюдалось, и я направил стопы в буфет. Не в поисках своего нового партнера, признаться, а просто чтоб слегка промочить горло рюмкой-другой живительной влаги. Мандраж меня не бил, но ощущалась острая необходимость несколько приподнять жизненный тонус. Чуток взбодриться, короче.
Заполучив у миловидной барменши свои сто пятьдесят граммов, я чинно устроился за свободным столиком. Прежде чем оприходовать коньяк, понаслаждался его благородным терпким ароматом, чтоб перебить им устойчивые запахи разных французских духов, буквально пропитавших весь театр и делавших его похожим на дорогой бордель.
Но я недолго пребывал в гордом одиночестве. Без всякого на то разрешения напротив меня уселся капитан Пилипчук, одетый в черную тройку, которой давно стукнуло лет десять – заметно лоснившийся на всех сгибах материал с головой выдавал почтенный возраст костюма. Мент старательно не встречался со мной взглядом, делая вид, что мы незнакомы.
– Все по плану? – ни к кому конкретно не обращаясь, тихо спросил этот задрипанный конспиратор. – Никаких изменений?
Я неодобрительно покосился на полный стакан в его руке.