Братва. Пощады не будет

Монах Евгений

– Новый зоотехник, что ль? – ухмыльнувшись, высказал догадку парень в черной куртке.

– Агроном! – гордо поправила Тамара и, так как в этот момент был объявлен «белый» танец, бесстрашно ухватила парня за руку и увлекла в середину прокуренного зала, где не слишком ловко уже извивалась полупьяная сельская молодежь, истово пытаясь изобразить нечто похожее на модный в то время заграничный шейк. У большинства отплясывающих выходило что-то среднее между гопаком, твистом и фрагментами утренней физзарядки с интенсивными приседаниями. Впрочем, и музыкальное сопровождение было под стать – допотопный ламповый магнитофон «Дайна» с двумя

усилительными колонками безбожно фальшивил и агонизирующе хрипел, словно предчувствуя свою неизбежно скорую отправку на свалку в глубокий овраг за околицей деревни.

Ритмичный танец не располагал к обстоятельной беседе, но они все же успели познакомиться. Партнера Тамары звали Михаилом, а его двойника в коричневой болонье – Василием.

Несколько запыхавшиеся, но довольные друг другом, они вернулись к алтарю.

Тамаре нравились одинаково оба брата. Было в их атлетически сложенных фигурах нечто притягательное и волнующее для девушки. Но Михаил оказался более настойчив и инициативен – он вообще в дуэте близнецов всегда и во всем старался играть главную скрипку.

С той дискотеки он ежедневно преподносил Тамаре целые охапки цветущей сирени, сладко-пряный аромат которой действовал на девушку не хуже приворотного любовного зелья.

Особую нежность, смешанную с жалостью, Тамара стала испытывать к братьям, узнав о схожести их трех судеб. Все трое были круглыми сиротами. Только ее выкормил Нижнетагильский детский дом, а близнецов – вся Балтымка. Кто нес в их дом ведро картошки, кто пакетик с мукой. Всем миром подняли на ноги малолеток-сирот. Оно и понятно. Каждый крестьянин хорошо понимал, что завтра и в его семью может такое же горе незваным прийти. Обычное дело. Осудили родителей малолеток за кражу мешка колхозного зерна на пять лет лагерей. Властям ведь не втолкуешь, что от многого немножко – это не грабеж, а дележка. Сытый голодного не разумеет. А как на голые колхозные «трудодни» семью можно прокормить?!

Обратно в деревню родители близнецов так и не вернулись. Сгинули, должно, в лютых колымских вьюгах, как и тысячи других подобных горемык.

Ухаживания Михаила продолжались недолго – меньше месяца и закончились простенько, но со вкусом, как говорится, – свадьбой. Разочарование в семейном счастье не заставило себя ждать. Михаил почти перестал обращать на нее внимание, решив, видно, что окольцованная птичка уже никуда не улетит. Внешний атлетизм мужа тоже себя не оправдал – на любовную игру молодожен сподабливался лишь раз в неделю. Обычно по субботам после жаркой баньки.

При такой вопиющей холодности супруга немудрено, что Тамара как-то однажды не устояла перед откровенными заигрываниями Василия. Вот говорят, будто близнецы во всем копия друг друга. Ничего подобного, Василий, в отличие от Михаила, был готов к постельным подвигам постоянно – хоть семь раз на дню.

Но недолго бабское счастье длилось. Посадили Ваську в тюрьму за смертоубийство. Пьяная ссора, люди сказывали. Да к тому же Михаил – по вечному закону подлости – пронюхал каким-то образом о ее измене с братом. Ладно бы просто прибил или вовсе перестал выполнять свой супружеский долг. Не тут-то было! Садистом натуральным оказался, извращенцем половым.

– Долги свои я завсегда плачу! – заявил, криво ухмыляясь. – И ты по субботам свое будешь и дальше получать. Но теперича уже не спереди, а сзади, как и положено сучкам! Чего глазами хлопаешь? Не поймешь никак? Объясню

наглядно! А ну, вставай на четвереньки, шалава!

Однажды, после очередного унизительного, и весьма болезненного акта «собачьей любви», Тамара не стала, как обычно, греть в тазике воду, а направилась на подгибающихся ногах к бабке Агафье.

Ее маленький, всего о двух оконцах, домишко буквально утопал в густых зарослях цветущей сирени. Но на сей раз сладко-пряный душистый аромат не тревожил и не ласкал сердце. Наоборот, даже добавил душевных мук и горечи.

Смазанные гусиным жиром, железные петли калитки без малейшего скрипа впустили позднюю гостью во двор. Собаку бабка Агафья не держала. Да и нужды в сторожевом звере не было никакой. За глаза бабку в деревне звали не иначе как ведьма или Баба Яга и сторонились утопающего в сирени домика, как вертепа всяческой нечисти. Впрочем, когда припирала нужда, деревенские жители, стараясь делать это незаметно друг от друга из-за какого-то непонятного им самим стыда, тайно навещали бабку Агафью. А куда ж деваться? Никто, кроме этой полусгорбленной старухи с диковатыми глазами на удивительно свежем, без единой морщинки лице, не умел так быстро и, главное, недорого снять порчу со скотины, точно предсказать роженице, девочку или пацана та вынашивает в утробе, и сколько еще дней продлится сухостой – жгучий враг урожая. Да и по другим, не менее важным житейским вопросам бабка могла всегда дать дельный совет – не зря прожила свою долгую жизнь, опыта поднакопила предостаточно. Все население деревушки это доподлинно знало – всем ведь известно, что среди ведьм дур не найдешь. Даже днем с огнем.

Сеней избушка не имела, и поэтому, толкнув низкую дубовую дверь, Тамара сразу оказалась в горнице. Бабка еще бодрствовала, сидючи за круглым столом без скатерти, занималась своим обычным любимым делом – перебирала пучки разных трав и корешков, росших на болоте в основном. Может, любовалась причудливыми мертвыми лепестками, а возможно, просто подбирала ингредиенты для какого-нибудь тайного колдовского снадобья. Тамара очень рассчитывала именно на последнее.

– Вечер добрый, бабушка Агафья! – с порога вымученно улыбнулась гостья, отвечая на вопросительный, хитровато-прищуренный взгляд хозяйки. – Я по недоброму делу к тебе. Коли поможешь извести муженька – проси что хочешь! Ничего не пожалею, Богом клянусь!

– Не поминай Бога всуе и не клянись именем его! – строго заметила бабка и кивнула на свободный стул. – В ногах правды нет. Присаживайся, голубушка, и поведай о горести своей. Сядем рядком, поговорим ладком. Небось налево кобель твой гулять повадился?

– Нет, бабушка, – Тамара присела на краешек деревянного стула и невольно болезненно поморщилась.

– Исполосовал, изверг, задницу? – живо заинтересовалась старуха. – Вожжами? Надо бы смазать жиром гусиным. Наипервейшее средство, поверь, милая. Выходит, это ты налево кому-то подвернула?

– Нет, бабушка! – через силу улыбнулась фиолетовыми губами Тамара, начиная сомневаться в общепризнанной прозорливости хозяйки. – Все значительно хуже!

Превозмогая женскую стыдливость, Тамара рассказала об их совместном житье-бытье с мужем, не скрыв даже своей кратковременной связи с его братом-близнецом. Лицо ее, только что синюшно-серого оттенка, сейчас пунцово пылало, но она, почти не сбиваясь, досказала все до конца – вплоть до ежесубботнего над ней скотско-унизительного надругательства.