Братва
Шрифт:
В диссонанс с радостным ярким днем лица у прохожих были в большинстве своем хмурые. Ну, тут все ясно – бешеный аллюр инфляции, беспредел и в политике и в экономике, прогрессирующая безработица благотворно на самочувствии масс безусловно не сказываются.
На многих лицах застыла гримаса озлобленной замкнутости. Я даже на секунду усомнился – не в зоне ли вдруг снова очутился? Там у всех заключенных подобные физиономии.
Нет, мне срочно требуется допинг положительных эмоций, а то банальная скука может свободно перерасти в черную депрессию.
Незаметно для самого себя ноги принесли к родной пивнушке «Вспомни былое».
Контингент полуподвального помещения был обычный – представители всех возрастов мужского пола, но с одной, роднящей их, отличительной особенностью – синими от обилия татуировок кистями рук. По ним легко читалась нехитрая биография владельцев. Все-таки как обманчива внешность! Вон за столиком скромно примостился чистый божий одуванчик, которого смело можно приглашать в кино на роль деревенского священника. Но его левая клешня, испещренная наколками причудливых колец и перстней, перечеркивала благообразную наружность, засвечивая истинную натуру – матерого волчары. На пальцах красовались все режимы, начиная с «малолетки» и заканчивая «особым». Венчал эти уголовные премудрости крест в круге, означавший, что рецидивист сидел за разбойные нападения.
А вот беркутом навис над столом здоровенный мужик с жестокой мордой профессионального убийцы. Мой взгляд невольно ощупывал его пиджак в поисках оттопыривающегося пистолета. Пока не увидел руки. Даже разочаровался децал – это оказался обыкновенный «баклан» – судимый за хулиганку то бишь.
Я устроился за боковым столиком. Он казался незанятым, пока не заметил торчавшую вровень с ним седую голову. Словно человек стоял на коленях, молясь одинокой пивной кружке. Заглянув под стол, понял, в чем дело, – старик не являлся идолопоклонником, а был безногим калекой на низенькой самодельной каталке. На черном, видавшем виды пиджаке выделялась орденская колодка из цветного оргстекла.
– Тебе же неудобно, земляк, – сказал я, сам удивившись своей чувствительности. – Давай-ка, посажу по-человечески.
Подхватив под мышки довольно тяжелое тело, усадил старика на стул. Тот, невнятно пробормотав слова благодарности, вновь уставился странно-пустым взглядом в свою кружку.
Кокетливо виляя увесистым задом, к нам подошла барменша Ксюша.
– Добрый день, Евгений Михайлович! – проворковала она, ставя передо мной пару кружек светлого пива. – Чешское. Ваше любимое.
– Ветерану то же самое организуй, – кивнул я на соседа по столику. – За счет заведения.
Старикан оказался гордым и пытался отказываться, но я решительно сжал его руку, с удовлетворением отметив, что она свободна от лагерных печатей.
– Не возражай, земляк. Я по-дружески. Уважая, а не унижая. Пенсии-то небось только на вермишель и хватает?
– Это точно! – Старик как-то обмяк и перестал сверкать на меня выцветшими серо-стальными глазами. – Ладно. Можно выпить напоследок.
– Спешишь куда?
– Отбываю.
– Далеко?
– На Кавказ. Северный.
– Дак там же...
– Идет ликвидация бандформирований. Знаю! – Старик помрачнел и приложился к кружке, клацнув о край зубами.
– Встречать-то хоть будут?
– Друг у меня там. Я к нему в Грозный четыре раза ездил. Да и он сюда пару раз. Грецкие орехи привозил... Давлет для меня как сын иль брат младший. В сорок втором жизнь мне спас. Хотя и напрасно...
– Расскажи, земляк. Люблю про войну слушать. Давай-ка наркомовских хлопнем. – Я подозвал Ксюшу. – Организуй нам с товарищем майором водочки. И рыбки соленой.
– Не дослужился, – слабо улыбнулся мой собеседник. – Отставной капитан я... Василий Иванович Седых.
– Вот и давай за знакомство! – Я бодро плеснул из появившегося графинчика прямо в кружки.
На этот раз капитан не протестовал и без лишних слов проглотил «ерша», даже не поморщившись.
– Расскажу, Евгений Михалыч, коли желаешь, – сказал он, не обращая внимания на красную рыбу, нарезанную аппетитными лоснящимися ломтиками. – Был август сорок второго...
Стоял жаркий август 1942 года. Трава пожухла и шелестела под ногами. Небольшая лощина между лесистых гор стала военным лагерем отступающей части. Всюду поблескивали красные эмалевые звездочки на пилотках. Полк отступал из Карачаево-Черкесской области, полностью оккупированной фашистами, к Главному Кавказскому хребту, который должен был стать надежной перемычкой на пути противника к морю.
Недалеко от ручья расположился штаб. Командиры сидели полукругом перед расстеленной прямо на земле крупномасштабной картой.
– Единственный путь отхода перекрыт альпинистами из дивизии «Эдельвейс», – ткнул пальцем в карту полковник Розов. – Под Марухским перевалом на хребте между ущелий Кизгич и Марухским их десант занял высоту, откуда из шестиствольных минометов простреливает дорогу. Половина посланного для разведки боем взвода осталась там на камнях. Артиллерии у нас нет. Если к завтрашнему дню не вырвемся из капкана, нас попросту растопчут подходящие части «Эдельвейса», имеющие на вооружении даже легкие танки. Наша задача – уничтожить десант, перекрывающий путь к Главному Кавказскому хребту, и выйти на соединение с основными силами. Высказывайте соображения, товарищи. Можно не вставая.
– Разрешите мне, товарищ полковник, – взял слово молодой капитан Седых. – Я вместе со взводом ходил щупать высотку. В лоб ее не взять. У меня план такой. В тылу высотки находится скала, отвесная часть примерно 70 – 80 метров. К ней в обход немцев ведет овечья тропа, замыкаясь на скале. Предлагаю: создать группу из двадцати бойцов-добровольцев и ночью пробраться туда. Дальше дело техники и удачи. Мы поднимемся на скалу и спустимся с другой стороны в тылу у десантников. Одновременно ударят главные силы...