Братья Гримм
Шрифт:
Едва опасность миновала, как смерть снова вошла в семью Гриммов. До сих пор в хлопотах по дому помогала сестра отца, энергичная, быстрая тетушка Шлеммер. Но в декабре того же года, который отнял у нее брата, она сама слегла от тяжелой болезни. Почувствовав однажды ночью приближение смерти, она попросила сноху прочесть молитву. Матушка Гримм начала читать молитву больных. «Нет, нет, сестрица, — возразила тетушка, отличавшаяся особой силой духа, — найди молитву умирающих».
Смерть отца и тетушки сильно подействовала на Якоба и Вильгельма. Будто взрослые, делили они теперь с матерью заботы о семье, о младших братьях и сестренке. Конечно, дедушка из Ханау постоянно помнил о них. Конечно, сестра матери, камеристка ландграфского двора в Касселе Генриетта Циммер, тоже участливо помогала
В Штайнау Якоб пережил еще одно важное событие в своей жизни. В вербное воскресенье 1798 года в церкви св. Екатерины состоялась его конфирмация, и он впервые подошел к причастию. «Большего благоговения я не испытывал больше никогда», — признавался Якоб позднее.
Братьям недолго оставалось теперь ходить в школу. Якоб с грустью признался матери, что ему в Штайнау больше нечему учиться. Говоря это, он заплакал, ибо всем сердцем полюбил этот городок, родину своего отца. Мать задумалась — ведь ей предстояло многое взвесить и решить, чтобы двое ее старших сыновей могли учиться дальше.
Годы учебы в Касселе
Летом 1798 года матушка Гримм держала совет со своей сестрой, камеристкой кассельского двора Генриеттой Филиппиной Циммер: как устроить Якоба и Вильгельма в Кассель, в школу более высокой ступени. Генриетта, «душа которой была наполнена самой чистой и самоотверженной любовью» к племянникам, согласилась принять их в Касселе и дать кров и пищу. После этого матушке Гримм ничего не оставалось, как примириться с отъездом сыновей. Да и вряд ли она была в силах дать детям больше, чем приличное образование.
Сентябрьским днем 1798 года тринадцатилетний Якоб и двенадцатилетний Вильгельм сидели в украшенной коронами почтовой карете, отъезжавшей из Штайнау. В последний раз они взглянули на дом, сад, увидели, как медленно поднимается туман между яблонями, и у них защемило сердце. Братья прощались с детством. Матушка роняла слезы, кивала им вслед.
Новые, свежие впечатления во время их путешествия в почтовой карете и частая смена лошадей постепенно развеселили братьев, и к месту учебы они приближались уже преисполненными самых радужных надежд. Сначала они прибыли в Ханау, где их встретил дедушка Циммер. Во Франкфурте заботу о братьях взял на себя обер-почтмейстер Рюппель. Их кормили, угощали кофе, почтмейстер даже сводил на представление гастролировавшей в это время в майнцской столице труппы с дикими зверями, слонами, тиграми, попугаями и обезьянами. Потом показал не перестававшим удивляться подросткам музей восковых фигур, где были выставлены восковые скульптуры императоров, королей, генералов и прочих исторических лиц в натуральную величину. По вечерам в гостинице их кормили вкусным ужином, и они ложились спать. На следующее утро в шесть часов, прежде чем почтовая карета отправится в путь, им вручалось рекомендательное письмо для почтмейстера следующей станции. Так братья Гримм благополучно добрались наконец до Касселя.
Тетушка Циммер, как придворная дама, не имела самостоятельного хозяйства, поэтому определила племянников столоваться у одного из придворных поваров. Сразу же она одарила своих подопечных разными полезными мелочами — численниками, шелковыми кошельками. Якоб и Вильгельм были вполне довольны таким началом в новом для них мире. Уже вскоре братья поняли, что в преподавании их бывшего учителя Цинкхана в Штайнау кое-что оставляло желать лучшего. Конечно, их научили прилежанию и усидчивости. Но при поступлении в лицей, который впоследствии был преобразован в гимназию имени Фридриха, обнаружились значительные пробелы в их образовании. Якоба, правда, сразу же зачислили в начальный класс первой ступени. А вот Вильгельму пришлось брать дополнительные частные уроки, прежде чем он смог к пасхе 1799 года попасть в тот же класс. Обычно в гимназии обучались семь или восемь лет. Братья Гримм благодаря прилежанию и
Во время учебы в гимназии братья старались придерживаться советов, которые получали в письмах из Ханау и Штайнау. Дедушка писал внукам, что они постоянно должны видеть конечную цель, которая позвала их в Кассель, и проявлять максимум прилежания на уроках, благодаря своему трудолюбию закладывать «основы будущего благополучия и тем самым доставлять радость всей семье». «Избегайте поэтому сомнительных компаний, которые могут втянуть вас в нехорошие дела, — предостерегал он, — ищите общения с разумными людьми, от которых вы могли бы перенять что-либо полезное для себя, но прежде всего бойтесь бога — начало всяческой мудрости. И какое же удовольствие будет для вашего старого дедушки постоянно получать обо всем этом приятные вести!»
Однако дедушке недолго пришлось получать эти вести. 22 ноября 1798 года девяностолетний старик, намного переживший свою жену, не болевший никогда, заснул и не проснулся. Его смерть потрясла не только внуков. Матушка Гримм признавалась, что со смертью дедушки забот намного прибавилось. «Удар за ударом, — вздыхала она, — моя бедная голова идет кругом».
Матушка со страхом думала о том, что станет с детьми, когда и ее призовут небеса. Ведь тогда старшие сыновья не смогут продолжать учиться. И она предостерегала их от легкомысленных буршей, старалась внушить, что они не могут позволить себе тех удовольствий, которые были естественными для их сверстников. «Благодарю бога, — писала она после смерти дедушки своим сыновьям в Кассель, — что хоть вы здоровы. Продолжайте и дальше так же учиться мне на радость и особенно старайтесь во всем доставлять приятное доброй тетушке. За всю жизнь вы не сможете отблагодарить тетушку за ту любовь, которую она проявляет к вам».
Якоб и Вильгельм старались быть достойными этой любви, старались оправдать ожидания старших. Многие часы учебы в Касселе, с 1798 по 1802 год, ушли на изучение географии, естествознания, антропологии, этики, физики, логики и философии, но основу преподавания составляли филологические и исторические дисциплины. Якобу гораздо приятнее было бы изучать только языки и историю — уже тогда он испытывал к этим предметам особый интерес. По шесть часов ежедневно проводили братья в лицее, к этому добавлялись еще четыре-пять часов домашних занятий. Здесь, дома, с особым удовольствием, участием и большим терпением помогал им в изучении французского и латинского языков воспитатель пажей Дитмар Штёр. Выходило, что юноши занимались по десять-одиннадцать часов в день, фактически с утра до вечера, и на отдых почти не оставалось времени. Якоб, жадно воспринимавший и усваивавший все новое, годы спустя говорил: «Вообще нас все же слишком перегружали; несколько свободных часов были бы нам очень полезны».
Несмотря на перегрузки, Якоб довольно бодро выдержал годы учебы в лицее. Он был худощав и строен, почти изящен, но вместе с тем более вынослив, чем мечтательный Вильгельм. Без особого вреда для здоровья Якоб перенес и сидячий образ жизни, и постоянный недостаток свежего воздуха, и эту вечную зубрежку, и отсутствие всяких спортивных занятий. Вильгельм же, переболев скарлатиной, стал жаловаться на боль в груди и тяжесть при дыхании. С этих пор дорога в лицей, особенно зимой, при холодном ветре, дувшем навстречу, стала даваться ему нелегко.
Иногда братьям удавалось урвать свободный часок-другой, и они использовали его для рисования. Занимаясь самостоятельно, они стали искусными рисовальщиками. Когда Якоб и Вильгельм несколько позднее показывали свои рисунки дома, все приходили в восторг, особенно младший брат Людвиг Эмиль. И кто знает, не под влиянием ли и впечатлением от рисунков старших братьев Людвиг Эмиль стал тоже заниматься рисованием. В историю искусств он вошел как известный гравер и живописец. Одновременно с занятиями рисованием братья увлеклись коллекционированием. Особым видом коллекционирования стали выписки из самых разных книг, которые они при своих скромных средствах не могли приобретать. Сбольшой аккуратностью выписывали они интересные, понравившиеся им места в тексте в специальные тетради.