Братья Гримм

Герстнер Герман

Будьте и дальше добры ко мне, терпите во мне все человеческое, что когда-нибудь кончится, хотя будет продолжаться главное — наша взаимная любовь. Что касается меня, то я постараюсь исправить все свои ошибки, выровнять все свои щербинки, даже если от этого сточится лезвие моего ножа. Каждый может записывать все, что он пожелает. Звездочка означает рождение, крест — смерть... На страницах оставлено достаточно места, чтобы дорисовать восходящую звезду или уходящий в землю крест; на какой день придутся эти знаки, знает один лишь господь бог. Пусть он поможет мне никогда и ни при каких обстоятельствах не быть помехой никому из вас».

Это было время, когда братья вели оживленную переписку с учеными и друзьями и при этом успевали много трудиться. Однажды Вильгельм получил от Людовины фон Гакстгаузен из сказочного дома в Бёкендорфе «чудесный веночек из мха и химонантов», который вместе с прикрепленными к нему добрыми пожеланиями положил на стол перед своими рукописями.

Но в 1822 году братьям пришлось оставить

дом на Вильгельмсхёер Аллее. Новый курфюрст, больше интересовавшийся своими амурными делами, чем успехами ученых, предложил им подыскать другую квартиру. Новая же ни в какое сравнение не шла с предыдущей. Переезд оторвал братьев от их обычной ежедневной работы. Снова и снова приходилось перебирать оставшиеся от отца и деда вещи. Трудно было расставаться с предметами, с которыми было связано столько воспоминаний. Но, как и в прошлый раз, было оставлено только то, без чего нельзя обойтись на новом месте. Упаковывая вещи, Якоб размышлял: «В это время убеждаешься, сколько мелочей дорого сердцу».

После переезда он записал: «Три дня назад мы окончательно переехали и живем теперь намного хуже; мне досталась очень тесная комнатенка с одним окном, в которой после расстановки книг и столов помещаются всего лишь два стула; окно в ней выходит не на север, а на запад, и я не вижу больше мое любимое созвездие Большую Медведицу и Полярную звезду». Правда, из комнаты Якоба был виден сад с газонами и яблонями. Вильгельму привыкание к новой обстановке давалось тоже нелегко, он признавался: «Я не могу забыть прежнюю квартиру с видом на прекрасные горы и широкие просторы, а здесь я вижу на заднем плане недавно выстроенную казарму, откуда ежедневно появляются одни и те же мундиры и фигуры. Мне может понравиться все, кроме штабного трубача, который по вечерам упражняется на своем инструменте, разрывая мозг окружающим». Днем же было так шумно, что порой невозможно было сосредоточиться. В том же доме, внизу, находилась кузница. Тяжелый молот с грохотом опускался на наковальню, заставляя всякий раз вздрагивать.

1822 год принес в семью Гриммов еще одно важное изменение. Вскоре после того, как они устроились в новой квартире, братскую обитель покинула сестра Лотта, которая вела все это большое хозяйство. Ее мужем стал асессор Ганс Даниель Людвиг Фридрих Хассенпфлуг. Этот «абсолютно порядочный, серьезный и душевный человек, — писал Вильгельм, — сделал хорошую карьеру, став впоследствии министром юстиции и министром внутренних дел в Касселе, а также занимал другие высокие посты». В день свадьбы Лотта простилась с братьями. На ней было праздничное подвенечное платье, на голове — миртовый венок; серьезным выражением глаз и бледным, несколько болезненным цветом лица она напоминала братьям их мать. И братья желали лишь одного — чтобы она была здорова. В этом случае ничто не помешало бы ее супружескому счастью с честным и добрым Хассенпфлугом.

Беспокоила не только сестра. Вильгельм снова стал жаловаться на боли в желудке и сердце, и Якоб, одолеваемый сомнениями, писал своему другу Лахману: «Я было очень испугался вновь начавшихся многократных приступов, но постепенно они стали ослабевать, и вселяло надежду, что злая болезнь отступит». Но надежды не оправдались. Уже через несколько месяцев, весной 1823 года, у Вильгельма начался жар; боялись, что болезнь перейдет в нервную лихорадку. Все ночи Якоб дежурил у постели больного брата, а днем выполнял на службе работу за двоих. Наконец наступило улучшение, и Якоб пишет друзьям: «Благодарю бога, что все закончилось благополучно и не случилось ничего ужасного. Мысль о смерти Вильгельма, которая разрушила бы всю мою жизнь, пронизывала душу; даже сейчас я все еще боюсь писать это слово. Я буду терпеливо переносить все невзгоды, возникшие из-за этой болезни».

Пока Вильгельм отдыхал за городом, Якоб занимался хозяйством: сам вытирал пыль с книг, расставлял их на полках, заботился о чистоте и порядке во всех комнатах, следил за тем, чтобы подметали полы, мыли окна, чистили мебель. К возвращению Вильгельма была не только вычищена квартира, но и, как писал Якоб, в это время по счастливому совпадению перед окнами дома «царила ни с чем не сравнимая прозрачность, чистота и невинность первых весенних дней».

Только наблюдать это из окна Якобу было мало, для него стало необходимостью изо дня в день бродить по окрестным полям и лугам. Тогда он говорил о себе, что «наизусть знает все тропинки и мостики через ручьи». Летом 1823 года Якоб отправляется пешком в те места, где он, теперь уже тридцативосьмилетний человек, провел дни своей юности. Двенадцать дней он провел в пути.

В 1824 году пришлось опять переезжать. Якоб писал: «Мы переезжаем из тесного чулана в бельведер — одну из самых прекрасных квартир в городе, с абсолютно открытым видом на небо, горы и деревья; вместо грохота кузнечных молотов мы будем слушать трели соловьев и других птиц!» С 1816 года, когда братья стали вместе работать в Кассельской библиотеке, прошло почти десятилетие. Работа в библиотеке, исследования... Счастье здоровых и хлопоты больных дней.

На политической арене это десятилетие принесло с собой перемены, волновавшие многих. В 1815 году после окончательного изгнания Наполеона великие державы-победительницы — Россия, Пруссия и Австрия — образовали Священный союз. Другие европейские государства

присоединились к нему. Народы надеялись на длительный мир. Они больше не желали, чтобы ими управляли абсолютистские династии и бюрократы. Требовали права на участие в управлении, конституций от суверенов. Многие немецкие князья выполнили эти требования и определили в конституциях права правителей и управляемых. Например, великий герцог Веймарский. В 1818 году последовала его примеру Бавария. Но Австрия под руководством Меттерниха и Пруссия всячески этому препятствовали. В это время получают все большее распространение появившиеся еще в 1815 году в Йене студенческие корпорации («буршеншафты») и основанные Яном гимнастические школы, в которых провозглашались лозунги единства и свободы. На Вартбургском празднике 1817 года 25 под черно-красно-золотым знаменем были продемонстрированы национальные стремления студенчества, направленные против реакционных правительств. Но силы реакции были значительнее. Так называемые Карлсбадские постановления 1819 года вводили предварительную цензуру газет, надзор над университетами, запрещали студенческие корпорации, отстраняя от работы революционно настроенных преподавателей. От работы был отстранен Эрнст Мориц Арндт, бывший в то время профессором Боннского университета, а «отец» гимнастических школ Ян арестован. Противоречие между реакционной властью и новым духом времени осталось неразрешенным. Более того, выдвигавшиеся народом требования конституций и ограничений княжеской власти были отвергнуты. Монархические конгрессы в Троппау, Лайбахе и Вероне, состоявшиеся в 1820—1822 годах, были призваны укрепить абсолютистские идеи государственности. Попытки переворотов ликвидировались с помощью оружия. Казалось, реакция навсегда задушила в народе всякое свободомыслие и стремление к единству.

25

Вартбургский праздник 1817 года — встреча представителей всех университетов Германии, посвященная трехсотлетию Реформации и четвертой годовщине со дня Лейпцигской «битвы народов», положившая официальное начало студенческим корпорациям.

Правда, в других областях это десятилетие человечество отметило значительными успехами. Начался век техники. Был сделан ряд важных изобретений, хотя их результаты сказались не сразу. Кёниг изобрел первую плоскопечатную машину — значительно облегчился процесс печатания. Печатное слово охватывало все более широкий круг людей. Начиная с 1810 года кое-где стали появляться газовые рожки, хотя прошло еще немало времени, пока на газ были переведены все уличные фонари, заменившие доморощенные масляные светильники. Уже начались эксперименты с электрическим телеграфом. Заговорили об английском инженере Джордже Стефенсоне, который в 1814 году построил паровоз. Неужели для поездок когда-либо придется пользоваться не почтовой каретой, а чем-то другим? В 1818 году все с изумлением узнали, что по Рейну, который катил к морю свои зеленоватые волны, прошло первое судно с паровым двигателем. Люди удивились еще больше, когда примерно в то же время подобный пароход пересек Атлантику из Нью-Йорка в Ливерпуль. Постепенно все начали понимать, какие возможности таит в себе сила пара и электричества.

Для литературы XIX век оказался веком настоящего расцвета. В немецкой литературе конца 10-х — начала 20-х годов появилось много новых произведений, вошедших в золотой фонд мировой литературы. В 1816—1817 годах Гёте публикует свое «Итальянское путешествие», в 1819-м — цикл лирических стихотворений на восточные темы «Западно-восточный диван», в 1821-м — роман «Годы странствий Вильгельма Мейстера».

Рубеж первого и второго десятилетий ознаменован целым рядом произведений немецких романтиков — он стал одной из вершинных точек развития позднего немецкого романтизма. Арним в 1817 году выпустил в свет первую часть романа «Хранители короны», Брентано в 1818-м — «Хронику странствующего школяра», Эрнст Теодор Амадей Гофман опубликовал в 1819—1821 годах четырехтомный цикл «Серапиоповы братья», в 1820—1822 годах — знаменитый роман «Житейские воззрения кота Мурра» и в это же время две сказки для взрослых — «Принцесса Брамбилла» и «Повелитель блох». Эйхендорф в 1819 году издал новеллу «Мраморная статуя», а в 1821 году вышел в свет первый сборник стихов молодого Гейне.

В это же время жили и творили крупные филологи, историки и философы. В 1819 году Шопенгауэр опубликовал главное произведение своей жизни — «Мир как воля и представление», которое, правда, на протяжении длительного времени оставалось без внимания; за год до этого Гегель был приглашен в Берлинский университет; около 1820 года у Вильгельма фон Гумбольдта уже вырисовались основные черты философии языка. А Фридрих Диц, которому Гёте рекомендовал заняться романскими языками, начал преподавать в 1821 году в Бонне. Повсюду было налицо стремление все лучше и глубже познать историю прошедших столетий, а тем самым и лучше разобраться в современности. В 1823 году появилась «История XVIII века» Шлоссера, в том же году Раумер начал работать над «Историей Гогешнтауфенов», Нибур трудился над «Римской историей», Дальман в 1822—1824 годах опубликовал двухтомные «Исследования в области истории», а Леопольд фон Ранке в 1824 году закончил свое первое произведение — «Историю романских и германских народов».