Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)
Шрифт:
Катя сидела, прикрыв уцелевший глаз, так кусты меньше плясали. Ведя мальчика за плечо, подошел хуторянин, пнул девушку:
— От ты яка… Из бар колишних, видать? Знатно тебя оскопили… Прям порося ободрота.
Первыми из кустов вышли парни, за ними раскрасневшийся усатый.
— Що? — с усмешкой спросил старший.
— Не сильно-то и ворушилась, — шепелявый цыкнул сквозь широкую щербину в зубах.
— Витками хоч прикрили?
— Так, дядьку Петро, ми
— Ну, пішли тоді. Снідати давно пора.
Катя брела последней из пленников, — изредка ее брезгливо подталкивали в спину стволом обреза. Следом за девушкой шагали шепелявый усач с сыном.
— Батьку, може її теж, того? — пробормотал хлопец. — Глянь, с заду вона ладна.
– Іш ти, сподобалася. Бачиш, вона ледве стоїть. Голова разможжона. В волосях колтун. Може, и черви е. Заразу спіймаєш, тоді тебе в місто до доктору вози? Грошей знаєш скільки? От то-то.
— Зрозуміло. Батьку, дядько Петро с грошами не обдурить? Гроши за хлопчика не маленьки обицяни.
— Або я дурний за тебе? Догляну. А ось башмаки и піджак с ней сняти потребно. Гарний піджак. Може відстирається…
Катя сосредоточилась на том, чтобы передвигать ноги исключительно по тропинке. Мысль споткнуться пугала. Упадешь — не встанешь.
Вышли из леса, невдалеке виднелись крыши хутора. Пришлось обогнуть поле с кукурузой. Катя устала так, будто рванула километров на пятьдесят с полной выкладкой. Яростно залаяла собака. Вошли во двор. Появились две бабы. Тараторили так, что и слова разобрать не удавалось. Катя и не пыталась. Лечь бы поскорее…
Пленных затолкали в погреб.
— Ой, Петро, та вони ж усе запаскудять!
— Ни. Вони городски, культурни. Знають, як що, шкиру живцем здеремо.
В погребе было прохладно, спокойно. Катя сползла на чурбак, осторожно прислонилась затылком к бочке и отключилась.
Проснулась от собачьего лая. Пес гавкал так, для порядка, — во дворе чужих не было. Катя вяло вспомнила своего Цуцика, пса-хаски, скучавшего без хозяйки за тридевять земель отсюда. Ага, и за, без малого, сто лет тому вперед. Ну да, опять вляпалась бестолковая хозяйка. Туман из головы повыветрился. Мысли приобрели относительную связность, забитый спекшейся кровью нос все-таки начал различать крепкий дух соленых огурцов и капусты. В животе что-то сжалось. Угу, кушать хочется.
Рядом шептались:
— Уехал. Вроде к обеду обещал быть.
— Нам-то что? Уж нас-то, ваше благородие, досыта накормят. Хорошо, если прикопают, а то и свиньям могут скормить. Слышь, как боровы в хлеву хрюкают? Эх, надо было стрелять.
— Что ж не стрелял, пролетарий? В штаны наложил, железный кулак революции?
— Так ты команду не дал. Ты же при погонах, главнокомандующий, чтоб тебя… Обосрались, чего уж там.
— Да уж. Слушай, пока мужиков дома
— А руки? Дверь лбом, что ли, вышибать? Ну, попробуй, у тебя башка образованная, может, и для полезного дела сгодится.
— Попробуй мне веревку развязать. Или перегрызть. Зубы у тебя для пролетария очень неплохие.
— Сам грызи. Там грызть дня два. Веревку-то не пожалели, мироеды.
— Черт с тобой. Хоть руками попробуй. Нужно же что-то делать.
— Давай, ты мне развязать попробуешь. Тебе-то все равно с дверью не справиться. Плохо вас, белую гвардию, Николашка откармливал.
— Что ты сюда царя приплел? Я что, в конвое Его Императорского Величества состоял, шашкой и газырями блистал?
— Угомонитесь, — прохрипела Катя. — Хозяин вернется, он рассудит. Он политически грамотный. Урод, мать его…
— Очнулась? Э-э… ты, барышня, как себя чувствуешь? — Пашка заерзал, придвигаясь поближе.
С другой стороны подсел прапорщик:
— Вы как? Мы уже и так пробовали разбудить, и по-другому…
— Облизывали, что ли? — поинтересовалась Катя, разлепляя здоровый глаз. — Бля, как я пить хочу. Давно хозяин уехал?
— Только что. Мы в щель видели. И этот, шепелявый, ушел. Договорились к обеду встретиться. Гости от Блатыка прибудут.
— А когда здесь у них принято жрать садиться?
— Часа через два, — Пашка задумчиво почесал подбородок о плечо. — Может, и раньше. Рвать отсюда нужно. Катенька, ты как, в узлах разбираешься? Может, попробуешь нас развязать?
— Я тебе дам — «Катенька», — девушка схаркнула под бочку чем-то темным и липким. — Нашелся Павлушечка, твою мать! Как вышло, что мы здесь сидим? Проспали, революция-контрреволюция, песьи дети, чтоб вам жопу на британский флаг…
— Да мы, собственно, не спали, — смущенно признался прапорщик.
— Я чуть-чуть подремал, — объяснил Пашка. — Глаза протер, говорю — «давай карабин, я посторожу». А он — «ты мне голову разнесешь». Сидим, как два дурака. Спрашиваю — «куда монахиня делась?» — «Отошла по своим, по женским, надобностям». Ну, дело-то обычное. Пока перепирались, вываливают из кустов эти, с обрезами. И монашка с ними. Ну, мы как-то не ожидали…
— Но карабин ближе к тебе стоял, — заметил прапорщик.
— Про карабин я поняла, — прохрипела Катя. — Откуда господа селяне взялись?
— Ясно откуда, — Пашка сердито засопел. — Божья невеста привела. Она за помощью на хутор сбегала. Мы-то ей компания неподходящая. Вот, нашла понадежнее… Курица.
— Помолчи, — сумрачно сказал прапорщик. — О мертвых или хорошо, или никак.
— А Прот где? — поинтересовалась Катя, осторожно потираясь носом о плечо. Нос здорово чесался.
— Кто? — парни переглянулись.
— Пацан. Его Протом звать. Старинное имя с греческими корнями. Он где и что он делал, когда вы решали вопросы революционной дисциплины, отложивши карабин от греха подальше?