Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)
Шрифт:
— Случай. Как правильно выразился Павел, — виноват целиком и полностью, — прапорщик стеснительно вытер пальцы. — Екатерина Григорьевна, вы уверены в реальности нашего плана? Что, если они не клюнут?
— Тогда план изменим. Пулемета у нас нет, артиллерии тоже. Следовательно, поменять план сражения и дислокацию — пара пустяков. Все зависит от того, в каком порядке явится супротивник по наши души.
Пашка подавился огурцом и кхекая, скатился по земляным ступенькам от двери:
— Идут!
— Без истерики.
— Усатый со своим хлопцем. К дому. Лопаты несут.
— Ну и ладненько, поехали.
…Когда из погреба донесся придушенный женский визг, оба селянина мигом насторожились. Катя заскулила погромче:
— Да отпустите же, негодяи! Сволочь, сволочь! Мерзавец! Отстаньте! Быдло! Отпустите, мерзавцы!
— Да ладно. Убудет от тебя, что ли? — почему-то густым басом сказал Пашка.
— Мерзавец, — взвизгнула Катя. — Не лезь!
— Лежите спокойно, — довольно робко подал голос прапорщик.
— К дому пошли, быстрым шагом, — уже шепотом доложил Пашка, глядя в щель.
— Полагаю, за ключами, — Катя продолжала осторожно протирать левый глаз. Основная часть запекшейся крови с ресниц осыпалась, но моргать все еще было неловко.
— Екатерина Григорьевна, вы инфекцию внесете, — шепотом предупредил прапорщик.
— Отстань, — прошептала Катя и с подвыванием застонала погромче: — Ах, мерзавцы, что вы со мной делаете?!
— Сюда идут, — Пашка заерзал у двери. — И хозяйка с ними. С ухватом.
— Хорошо, готовьтесь к сцене страсти, — Катя застонала в сторону двери: — О, боже, да что это? Хамы, хамы!
Со двора донеслось:
— А ну, затихнули там! Зараз ребра переломаемо, передушимо як курчат.
— М-м-м-м, — Катя страдальчески замычала. — Спасите! Господа, господа! Да помилосердствуйте же! Вы меня порвете! О, господи!
В дверь погреба грохнули:
— А ну, цыц! Докричитеся зараз, москалии рожи!
Катя разразилась довольно натуральными рыданиями:
— Господа, ну помогите же! Оттащите их, умоляю!
— Да ладно те, может, в последний раз, — пропыхтел Пашка.
На двери лязгнула цепь — снимали тяжелый навесной замок.
— От они ж твари! — удивился усач.
Ударивший в погреб солнечный свет озарил непристойную картину. Тела парней жались с обеих сторон к молодой изуродованной пленнице, юбка бесстыдно задралась, — вздрагивала нога в драном чулке. Девушка стонала и извивалась. Мужчины сучили ногами, жались нетерпеливее. Руки у всех связаны за спиной, все трое ерзают — ну натурально черви похотливые.
— Та що ж це діється! — ахнула хозяйка, заглядывающая из-за спин хуторян. — Они ж и крынку перевернули!
— А ну! — шепелявый с обрезом в руках решительно шагнул вниз. Врезал сапогом в бок кудрявому парню, бесстыже ерзающему по спине девки. Парень охнул. Вдруг тела мигом рассыпались. Усатый даже не понял, что его обхватывают
— Батьку?!
Грохнуло. Хлопец выронил оружие, начал оседать на ступеньки. Только тут усатый осознал, что пальнул его собственный обрез. Но тут же пальцы, легшие поверх его кисти, вывернули, отобрали неуклюжую рукоять обреза.
Заимев оружие, Катя отшвырнула усатого на горшки, взлетела по ступенькам. Перепрыгнув через вздрагивающее тело молодого хлопца, выскочила во двор. Баба пятилась, рот в ужасе раскрыт, но заорать еще не успела. От удара в живот хозяйка мигом села на землю. Катя вполсилы приложила бабу по затылку грубой рукоятью обреза и, передергивая затвор, ворвалась в хату. Хозяйка помоложе, сунувшаяся было на шум, оказалась сметена с ног. Катя добавила ей коленом в живот, сдернула с вешалки платок, стянула девке за спиной руки. Скрипнула дверь комнаты, на пороге стояла девчонка лет тринадцати.
— Сиди смирно! — рявкнула Катя. — Или хату спалю!
В погребе все еще возились. Усатый скрежетал желтыми прокуренными зубами, вырывался. Отвертку, приставленную к шее, он просто не замечал. Катя с жутковатой расчетливостью дважды ударила хуторянина в печень. Усатый обмяк.
Парни, пыхтя, выпрямились. Прапорщик подобрал обрез убитого хлопца.
— На этот раз я патроны сама пошукаю, — сказала Катя. — А вы хватайте бабу во дворе и мигом в дом.
Патроны нашлись в карманах хлопца — восемь штук. Ну, все же лучше, чем ничего. Дозарядив обрез, Катя выглянула во двор, прапорщик и Пашка топтались вокруг лежащей бабы. Катя выругалась, пошла к ним.
— Ну?
— В себя не приходит, — сказал Пашка.
Катя нагнулась, отвесила дебелой тетке пару пощечин. Та застонала.
— Берите в дом. Там еще одна сисястая корова и девчонка. Пусть сидят смирно. Да, и пацана отоприте, — выпрямляясь, Катя наткнулась на взгляд прапорщика. — Что, ваше благородие, возбраняется из женщин мозги вышибать? Согласна. Когда-то слышала, что и насиловать скверно. И поезда из пулеметов потрошить — дурной тон. Отволоките эту кабаниху в дом, и можете быть свободными. Наверняка душить друг друга рветесь? Валяйте, только где-нибудь в лесу, здесь глаза не мозольте. Сопляки, мать вашу…
Усатый лежал неподвижно, притворялся. Стоило шагнуть на ступеньку, как вскочил, кинулся быком, склонив лобастую голову. Катя встретила его ударом обреза в челюсть. Когда отшатнулся, привычно подсекла ноги. Упал, с грохотом опрокинув еще уцелевшие горшки.
Катя села на бочку, поправила ободранный подол юбки:
— Слышь, незалежный хлебороб, я хитрожопого народа навидалась вдоволь. Давай без торговли, хочешь жить — излагай, что спрошу, радостно, как тот кот Баюн. Не хочешь — я не настаиваю.