Братья-оборотни
Шрифт:
— А вот и не развратница, — возразила Бонни. — Раньше была развратница, а теперь вся вышла, теперь я такая целомудренная, что просто охуеть. Возьмешь меня замуж?
— Да, — автоматически кивнул Мелвин, потом сообразил, что только что сказал, вскинулся и закричал: — Ты чего несешь? Это я тебя должен спрашивать! Ну, то есть, я-то как раз не должен… Но ты должна смиренно ждать! И не пиздеть!
— Тебя дождешься, — сказала Бонни, сложила губки бантиком и игриво повела плечиком. — Давай в следующую пятницу поженимся?
— А в пятницу приличная
— А тебе не похуй? — перебила Бонни его размышления.
— И то верно, — согласился Мелвин. — Пойдем в спальню…
Заколдованный заяц заскрежетал зубами пуще прежнего.
— Ах да, прости, брат, — вспомнил Мелвин. — Бонни, тебе для расколдования какие-то травки нужны, да?
— Хер его знает, — пожала плечами Бонни. — Может, и без них получится… Эй ты, долбоеб! А ну стань нормальным, как мама родила! Ой!
В темном углу, где только что сидел заяц, словно что-то взорвалось. Из тени выползло нечто бесформенно-розовое, как огромная улитка, пахнуло парным мясом и вдруг хуяк! Стоит в неверном свете лучины красивый юноша, лицом похожий на Мелвина и голый.
— Кажися, не соврал, — сказал Мелвин. — Ну, здравствуй, брат.
— Следи за речью, брат, — отозвался голый юноша. — «Кажися» — слово простонародное. Болтаешь, как смерд смердящий.
Мелвин рассмеялся и распахнул объятия. Бонни стыдливо отвернулась. Понятно, что ничего сексуального в братских объятиях нет, но когда один из двух братьев — прелестный голый мальчик, в этом поневоле мерещится что-то педерастическое. Наверное, все оттого, что у нее душа испорчена. Покаяться бы… Может, все-таки найдется в Англии священник, готовый принять грех на душу… А кстати!
— Мелвин! — позвала Бонни. — А давай, отец Бенедикт твоего брата исповедует.
Братья застыли, как громом пораженные, и некоторое время тупо пялились на ведьму.
— Я его уебу, — сказал Робин. — Если он еще жив, однозначно уебу. Сначала привяжу на колесо…
— Цыц, — прервал брата Мелвин. — Бонни, отлично придумала, молодец! Эй, стража! Да, ты! Позови какую-нибудь служанку, пусть притащит пристойную одежду моему брату. И Бенедикта пусть тоже сюда приведут, живо!
— И Беллу, — добавил Робин.
— Да, и Беллу, — кивнул Мелвин.
— Ее, кажися, уже пытают, — сказал кнехт.
— Бегом! — рявкнул Робин и взмахнул рукой, будто срубал невидимым мечом чью-то невидимую голову.
Кнехт втянул голову в плечи и убежал.
— А мне вот что интересно стало, — сказала Бонни. — Законы природы и колдовства учат нас, что ничто ниоткуда не возникает и никуда не пропадает. А вот Робин, когда был зайцем, весил, наверное, раз в десять меньше, чем теперь.
— Милая, не еби мне мозг, — попросил ее Мелвин. — Потерпи, успеешь еще. Эй, стражник! Когда Бенедикт будет входить в комнату, ебни его сзади по башке чем-нибудь тяжелым.
Кнехт, просунувший морду в комнату, испуганно перекрестился.
— Грех беру на себя, — поспешно добавил
— Нет, лучше я на себя, — возразил Робин. — У тебя еще есть надежда на спасение, а я от спасителя совсем отрекся, когда эти мудаки стали стрелами пулять…
— Нет, я грех возьму, — перебила его Бонни. — Из нас троих моя душа самая погрязшая. Лучше пусть на мне лишний грех будет, мне уже похуй, грехом больше, грехом меньше. Все одно в аду гореть.
— Охуеть какая у нас взаимовыручка, — пробормотал Мелвин себе под нос. — Один, блядь, за всех, и все за одного.
В коридоре послышались шаги, затем голос кнехта-стражника почтительно проговорил:
— Извольте пожаловать, святой отец.
Святой отец переступил порог, недоуменно заморгал, затем вздрогнул и с криком:
— Еб вашу мать, пидоры!
Взмахнул своим чудесным посохом.
И получил по башке рукоятью меча. И повалился святой отец на каменный пол вниз мордой, и откатился посох в сторону, и выпала из набалдашника неведомая херовина, железная и довольно массивная. И поднял ее Мелвин, и увидел на боку херовины буквы и прочел:
— Сцорцхер. Скорцхер. Сцорчер. Хуйня какая-то.
— Может, скорчер? — предположил Робин.
— Может, и скорчер, — кивнул Мелвин. И добавил задумчиво: — Где-то я уже слышал это слово…
За дверью кто-то деликатно покашлял, затем источник кашля появился в дверном проеме, и стало видно, что это Реджи Хеллкэт.
— Осмелюсь доложить, это слово многократно произносилось покойным узурпатором, когда он напивался, злился, буянил и ругался с невидимыми демонами, — сказал барон. — В основном примерно в таком контексте: «Не знаю, кто спиздил ваш ебаный скорчер, но наказывать весь род человеческий нельзя!» Как-то так.
— Ага, — сказал Мелвин. Немного помолчал и повторил: — Ага.
И перекосилось его лицо, и пнул он поверженного Бенедикта под ребра со всей силы.
— Так значит, сука, блядь, вся хуйня из-за тебя?! — злобно прошипел ярл. — Спиздил демонический артефакт, и теперь доволен? Да я тебя…
— Осмелюсь предложить вашему высочеству, пусть ведьма превратит его в лягушку, — предложил Реджи.
— Не ведьма, а невеста его высочества, — уточнила Бонни.
— Ну ни хуя себе! — изумился Реджи. — Ваше высочество, это правда?
— Хуявда! — рявкнул Мелвин. — Да, правда. Кто-нибудь, разбудите попа, я заебался ждать, пока он очнется!
— Позвольте мне, ваше высочество, — вызвался Реджи.
Примерился, отвел ногу назад, но тут почтенный настоятель открыл глаза и промычал нечто нечленораздельное.
— Встать, — повелел Мелвин, и голос его был негромок, но страшен.
Бенедикт беспрекословно подчинился.
— Сейчас ты, мудень, выслушаешь мою исповедь, — Мелвин стал загибать пальцы, — затем исповедь моего брата, моей невесты, моего вернейшего вассала, — он ткнул пальцем в Реджи, — и отпустишь все грехи, какие будут перечислены. Немедленно отпустишь, без всяких епитимий. Понял?