Братья
Шрифт:
– Это ж наметка, Крольчиха, общий вид. Теперь продумаем детали. Прежде всего подкатим бочки. Помоги-ка.
Он покатил было бочку, но она загремела на камнях.
– Тише ты!
– Кто же ее знал, что она так загремит, - сконфуженно пробормотал Толик.
– Бери за тот край и покатим потихоньку, без грохота.
Они медленно подкатили бочку к стене и поставили ее. Потом подкатили вторую и поставили рядом. Третью пришлось поднимать, она оказалась тяжелой. Потные лица ребят покрылись копотью, словно они печные трубы чистили. Потом Толик влез на бочки,
Двор разбитого дома был пуст. Валялись кирпичи, какие-то гнутые железяки. Из остова дома торчали обгорелые балки. Толик ухватился за железный прут на гребне. Он держался крепко.
Толик опустился на бочку.
– Ну?
– тихо спросила Злата.
– Никого. Немцы, наверно, решили, что через стену не переберешься, и часового не поставили. Пошли.
– Куда?
– Домой.
– Как же мы пойдем такие чумазые? Еще подумают что…
– Пускай думают.
Они вышли через сорванные с петель ворота и пошли по улице. Встречные удивленно смотрели на них.
Серега Эдисон очень обрадовался, увидев Толика.
Арестантов вели из тюрьмы серединой улиц. Вызвали из камеры, построили во дворе и повели. Вещей велели не брать.
Он шел по знакомым улицам и жадно смотрел по сторонам. Город сник, обветшал, шумный и веселый, он притих, съежился. Людей мало, жмутся к стенам. Смотрят испуганно на маленькую колонну, по бокам которой шагают автоматчики с собаками.
Прошли мимо обветшалого цирка, с той стороны, где служебные ворота. Возле вагончиков бродили немецкие солдаты, слышалась чужая гортанная речь, лаяли собаки.
Серега вспомнил, как они перелезали через ограду еще до войны: он, Ржавый, Злата и Толик-собачник. Смотрели, как репетируют Лужины. Где-то теперь ребята? Может, и в городе никого нет?
Внезапно он ощутил на себе внимательный взгляд. Поднял голову. На него смотрел мужчина с небольшой аккуратной бородкой, в серой толстовке и широковатых брюках. Сразу не узнал. Только потом сообразил, что это директор школы, Хрипак. Бородка подвела. Серега даже обернулся, но автоматчик крикнул:
– Шнеллер, шнеллер!…
Хрипак, значит, не эвакуировался, остался в городе. Работает, верно, у немцев. Или, может, по-старому директорствует? Говорят, немцы открыли начальные школы. Учат ребятишек своей фашистской грамоте, что ли?
Их привели на улицу Коммунаров, к разбитому двухэтажному дому. Он знал этот дом, когда-то приходил к толстой Любке чинить приемник. Верно, прямое попадание, крыши нет, одни покореженные стены. Если Любка была дома…
Колонну остановили на середине улицы. Подошел мужчина. Серая шляпа в темных пятнах от пота на тулье. Плащ, как показалось Сереге, надет прямо на голое тело.
– Значит, так.
– Он ткнул пальцем с черным обломанным ногтем в соседей Сереги.
– Ты, ты и ты… берите ломы, отковыривайте кирпичи. Да чтобы не колоть! Кирпичи нужны в целом виде. Ты, ты и ты… - Он ткнул в других.
– Молоточками будете отбивать известку, цемент
– Он засмеялся и ткнул одну из девушек в грудь все тем же черным ногтем.
Она отшатнулась.
– Но-но! Не очень-то, - он кашлянул и приосанился.
– Кирпичей надо много. Работы всем хватит.
– Он посмотрел на долговязого Серегу.
– А ты будешь у меня подъемным краном. Кирпичи будешь складывать в штабель. Вот здесь.
– Он ткнул пальцем в сторону, где нужно будет складывать кирпичи.
– А заодно и контролером ОТК… Чтоб худые кирпичи в дело не шли! Понял? Баланду привезут. Разгуливать туда-сюда некогда. Кому чего не понятно? Всем все понятно. Ко мне обращаться: господин прораб. А ты можешь просто Сеня, - сказал он девушке, которую ткнул пальцем. И снова засмеялся: - Берите инструмент и приступайте. Днем приду - проверю. Ауфвидерзейн, - сказал он автоматчикам и приподнял пятнистую шляпу. Под ней блеснул на солнце цыплячий пух.
Работа была нетяжелой, но нудной. Пыль висела в воздухе, забиралась в нос, в уши, скрипела на зубах. Глаза саднило, они слезились.
И вдруг - Толик… Даже как-то веселее, что ли, стало. И пыль не так лезет в глаза.
Ему уже казалось, что все Великие Вожди здесь, в городе. И непременно что-нибудь придумают, чтобы вызволить из беды.
В беду они попали случайно. Или, вернее, по собственной глупости. Трое суток шли лесом, ориентируясь по компасу строго на запад. Деревни, хутора и даже одинокие лесные домики обходили стороной. На ночь укладывались в лесу. Костры не разжигали. Ели всухомятку. Валя натерла ногу, морщилась на ходу от боли. Серега стащил с нее сапог, осмотрел натертую ногу, обмотал чистой портянкой, а к подошве привязал веревочкой кусок сосновой коры. Так Валя и ковыляла - одна нога в сапоге, другая - в онуче. Зато боли не было.
На четвертый день, на рассвете вышли на лесную дорогу и увидели неподалеку лошадь, запряженную в телегу. На телеге лицом к ним сидела женщина в пестром платке, накинутом на голову.
Она тоже заметила их. Прятаться не было смысла, и они двинулись к телеге. И только потом заметили троих мужчин под кустом на обочине. Один держал почти пустую бутылку, двое других хрупали соленые огурцы. Одеты они были пестро: клетчатая рубаха, старый, выгоревший пиджак, а у третьего - серый немецкий мундир без пуговиц.
Подошли поближе и увидели прислоненную к стволу дерева винтовку. Две другие лежали на земле.
Партизаны? Полицаи?
– Здравствуйте. Хлеб да соль, - поздоровался Серега.
– Едим да свой, - откликнулся один из мужчин постарше, тот, на котором был мундир.
– Далеко собрались?
– Отсюда не видать, - в тон ему ответил Серега.
– Оружие имеется?
Молодой в клетчатой рубашке поднялся с места, подхватил винтовку. Он был толстогуб и краснощек, видно, от выпитого. Маленькие голубые глазки-буравчики сверлили Валю.