Братья
Шрифт:
Она подошла к зеркалу. Как давно не видела себя в зеркале! На нее глянула худощавая стриженая женщина с легкой сединой в волосах. На похудевшем, обветренном лице глаза казались огромными. Гимнастерка ладно обтягивала фигуру. Гимнастерки ее размера в бригаде не оказалось, ей выдали большую, она сама перешивала ее. Хотя бы губы подкрасить! Обветренны, потрескались. Она провела языком по губам и ощутила их грубость. Косметики не было никакой. Девчата рыскали по всему лагерю, собирая ее в дорогу, но так ничего и не нашли.
Она посмотрела
Посмотрела на укрытые пестрыми покрывалами постели. Спать завалиться? Военный сказал, что свободны до тринадцати ноль-ноль. Как же можно в Москве спать! Нет! Нет-нет… Бог с ним, с внешним видом. Не голая. Война. Она надела перед зеркалом пилотку, кокетливо, чуть набок. И решительно пошла вниз.
Москва обняла ее шумом улицы, сочными гудками автомобилей. Она вышла к Большому театру, постояла возле входа в метро. Но войти не решилась. Не было денег. Ни копейки. Потом медленно пошла мимо ЦУМа, по Кузнецкому вышла к площади Дзержинского. Потом шла какими-то незнакомыми переулками. И сама не заметила, как оказалась в тихой улочке возле Управления цирками. Сердце забилось. Может быть, здесь знают что-нибудь об Иване? Зайти? А не рано? Да нет. Сколько она уже ходит по Москве!
Она вошла. В тесном коридоре было шумно. Сновали незнакомые люди с какими-то бумагами. Гертруда Иоганновна остановилась, стала всматриваться в лица, отыскивая знакомое. Потом подошла к двери с табличкой: "Сектор кадров". Вздохнула глубоко, умеряя волнение.
За столом сидела полная седая женщина в очках. Стекла увеличивали глаза, они казались неестественно большими и черными. В комнате за другими столами еще сидели люди, но Гертруда Иоганновна видела только седую женщину. И никак не могла вспомнить, как ее зовут.
– Здравствуйте…
– Здравствуйте. Слушаю вас.
– Черные глаза смотрели сквозь стекла прямо.
– Я - Лужина… Не помните меня?
– Лужина?… Позвольте… - Женщина сняла очки, глаза стали маленькими и беспомощными. Она потерла переносицу.
– Позвольте… - Очки водрузились на место, глаза увеличились и потемнели.
– Лужина?
– Теперь женщина смотрела удивленно.
– Да.
– А вы разве… Вас выпустили? По нашим сведениям, вы были арестованы в начале войны органами, - сказала женщина неприязненно и поджала губы.
– Вас выпустили?
Гертруда Иоганновна растерялась. Что ответить? Говорить правду нельзя. Не время. Она уже пожалела, что пришла сюда.
– Как видите… Я хочу узнавать, нет ли у вас каких-нибудь известий о моем муже, артисте Лужине Иване.
– Отдел кадров частным лицам сведений не дает, - решительно произнесла женщина за столом.
Гертруде Иоганновне показалось, что за стеклами очков сверкнула молния.
– Простите… - Она повернулась и вышла.
Как обидно! Как тягостно! Лица встречных в коридоре расплывались. Она кусала губу, сдерживая слезы.
Не
– Простите…
Генерал схватил ее за руку, сказал сердито:
– И не подумаю. Бегают тут как оглашенные. Генералов толкают!
– "Дядя Вася"! Господи!
– воскликнула Гертруда Иоганновна, сложила ладошки и прижала их к подбородку.
Наверное, у нее был очень смешной вид, потому что генерал-майор в новенькой форме с орденами на мундире не выдержал роли строгого генерала и рассмеялся.
– Ну как?
– спросил он, бросив взгляд по сторонам, не слышит ли кто этого глупого вопроса.
– Ошень!…
– А сапоги, скажу тебе по секрету, жмут маленько. Куда?
– спросил "Дядя Вася", заметив, что Гертруда Иоганновна хочет уйти.
– Сейчас машина будет. А вот и Алексей Павлович.
Тот тоже был в форме. На золотых погонах два просвета и две большие звездочки.
– А я в таком виде… - Гертруда Иоганновна прижала руки к груди, словно хотела прикрыться ими.
– Вид самый нормальный, - сказал "дядя Вася".
В вестибюль вошел молодой военный, что встречал их на аэродроме, козырнул:
– Машина у подъезда, товарищ генерал-майор.
– Едем.
В небольшом зале на клубных стульях, сбитых в ряды планками, сидели мужчины и женщины, военные и штатские. Они прибыли из фашистских тылов в столицу, в Центральный штаб партизанского движения, чтобы решить неотложные вопросы, скоординировать с армией свою борьбу в тылу, посоветоваться.
В зале стоял шумок. Потом он стих. Все встали, потому что в зал вошел Маршал Советского Союза, которого вся страна знала в лицо.
– Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик поручил мне, дорогие товарищи партизаны и партизанки, вручить вам боевые награды, ордена и медали за ваш самоотверженный героизм, с которым вы бьете фашистов, как говорят у нас на Руси, в хвост и гриву! Что я с большим удовольствием и сделаю, дорогие мои соратники.
Потом вызывали к длинному столу, покрытому красной бархатной скатертью, партизан и партизанок и вручали им награды. Вместе со всеми Гертруда Иоганновна хлопала в ладоши и счастливо улыбалась. Она не знала этих людей, но они были такими же, как те, что уходили на задания в ее лесу, в ее бригаде. Ну точно такими же, только очень взволнованными.
– Лужина Гертруда Иоганновна.
Она не сразу сообразила, что вызывают ее, и повернула лицо к сидящему рядом Алексею Павловичу. Тот улыбнулся:
– Ну что же вы!…
Она встала, одернула гимнастерку и пошла к столу. А люди кругом смотрели на нее и хлопали ей. Они не знали Гертруду Иоганновну, но она была такой же, как они и их товарищи. И Гертруда Иоганновна чувствовала это. Она остановилась у стола перед Маршалом.
А Маршал смотрел на нее и улыбался. Потом сказал:
– Наслышан, наслышан… Рад познакомиться.