Бразилия и бразильцы

Фесуненко Игорь Сергеевич

Часть третья

СЕЛЬВА НЕ ЗНАЕТ ПОКОЯ

Глава восьмая

ПЕРВЫЕ КИЛОМЕТРЫ ТРАНСАМАЗОНИКИ

Путешествие начинается в Белене

Наше путешествие по Амазонии началось в столице штата Пара городе Белене, или, если говорить точнее, — в кабинете директора департамента транспорта этого штата сеньора Педро Смит до Амарал. Именно к нему нас направило федеральное министерство транспорта, когда я и два западно-германских журналиста — Юлиус Вандилла и Карл Рейдекер обратились с просьбой познакомить нас с ходом строительства Трансамазонской магистрали.

В назначенный день и час — а было это в ноябре 1970 года, то есть всего два месяца спустя после торжественного открытия работ по прокладке Трансамазоники, — мы прилетели в Белен и явились к доктору Педро Смиту (кстати, в Бразилии принято именовать «доктором» любое начальство за письменным столом). Тепло поприветствовав нас, первых, как он подчеркнул, иностранных корреспондентов, прибывших на Трансамазонику, доктор Смит пригласил нас к столу, на котором уже была разложена карта.

— Трансамазоника должна пересечь Бразилию южнее Амазонки с востока на запад, от Ресифи до бразильско-перуанской границы, — начал он свой рассказ. — Перпендикулярно этой магистрали мы намереваемся проложить другую: от Сантарена, находящегося у слияния рек Тапажос и Амазонки, до Куябы, столицы штата Мату-Гросу. Таким образом, вся бразильская Амазония окажется после осуществления этих проектов как бы перечеркнутой гигантским крестом автомобильных магистралей.

Первая очередь нашей дороги — от города Токантинополиса до поселка Итайтуба, — продолжает Смит до Амарал, — длиной около 1300 километров, пройдет почти на всем протяжении по девственной сельве, где ни разу не ступала нога человека. Точнее, белого человека, так как индейцев там полно, и многие из них еще не имели контакта с цивилизацией.

Мы снимаем пиджаки и взволнованно закуриваем, разглядывая карту. Темно-зеленый массив Амазонии рассечен на ней вызывающе яркой красной линией Трансамазоники. Лишь в нескольких местах трасса проходит через небольшие поселки: Марабу, Алтамиру, Итайтубу. В этих трех крохотных островках, затерянных в океане сельвы, нам и предстояло побывать.

— В поездке вас будет сопровождать сеньор Журандир, один из наших самых опытных инженеров, — говорит Педро Смит. — Завтра в 6.30 утра он заедет за вами в отель. Вылет в Марабу назначен на 7.15. А сегодня советую отдохнуть получше: программа у вас очень напряженная, сил понадобится много.

Мы благодарим Смита и прощаемся. Немцы решают последовать совету Журандира и едут отдыхать в свой «Гранд-отель», а я отправляюсь осматривать город.

В не слишком богатом достопримечательностями Белене есть место, посещение которого столь же обязательно для, приезжего, как визит на Эйфелеву башню в Париже или в Эрмитаж — в Ленинграде, — это существующий с начала XVII века рынок под названием «Вер-о-пезо», что в буквальном переводе означает «Глядеть на весы». Когда-то на этом месте находился фискальный пост по сбору пошлин, которые взимались в зависимости от веса товара. С тех пор название «Вер-о-пезо» так и осталось. Рынок расположился на берегу крохотной прямоугольной бухты, которая на рассвете заполняется парусниками, лодками и баркасами. Над скользкой набережной повисает разноголосый гомон. Лавочники спешат к своим постоянным поставщикам. Грузчики торопятся договориться с рыбаками и лавочниками. Ровно в пять утра начинается отлив, и рыбачьи суденышки садятся на черный ил. В мокрых корзинах выгружается на берег рыба. Полуголые негры взваливают корзины на головы и растаскивают их по рыбным лавкам. Между застывшими баркасами неторопливо расхаживают жирные черные стервятники, питающиеся падалью.

Впрочем, на Вер-о-пезо эти баркасы доставляют не только рыбу. С далеких и близких фазенд, с острова Маражо и деревушек, рассыпанных вокруг Белена, привозят на рынок кур и черепах, гроздья бананов и мешки орехов, мандарины и муку из маниоки, горы зелени и связки шевелящих щупальцами раков, продолговатые арбузы и круглые луковицы, темно-зеленые плоды авокадо и чешуйчатые ананасы.

А на набережной из промтоварных и скобяных лавок призывно пищат граммофонные голоса модных певцов Валдика Сориано и Джерри Андриани. На деньги, вырученные от продажи рыбы, зелени и фруктов, в этих лавках будут покупать батарейки для фонарей и ткань на платья, гвозди и ножи, посуду и башмаки. За длинными открытыми прилавками выстроились дородные старухи, помешивая черпаками вареную фасоль и рис. На жаровнях дымятся куски говядины и филе из молодого крокодила.

В крохотных лавчонках продается «святой товар»: амулеты от «сглаза» и нечистой силы, снадобья против заговоров, четки, статуэтки святых, деревянные фиги — крохотные, чтобы носить на шее, и гигантские, чтобы ставить на комод или шкаф. Над маленькой жаровней, в которой тлеет горсточка ароматических трав, прикреплена бумажка, объясняющая, как с помощью благовоний изгоняется из дома нечистая сила: «Начинайте окуривание с кадилом в левой руке, проходя через все углы крестом, приговаривая: „Окуриваю дом этот в честь Господа и Святой Троицы с помощью моих покровителей и святых. Нечистая сила, ненависть, ревность, колдовство да выйдут вон через эту дверь“».

Тут же над жаровней с благовониями висят всевозможные вещи, назначение которых весьма загадочно: четки из зубов крокодила и ягуара, засушенный глаз тунца, желчный пузырь морской свинки, чучело крохотной птички уирапуру, шкура гигантского буйвола, раковины и змеиные кожи, чучела крокодилов и пираний, живая обезьянка и засушенный морской конек.

Добродетельный наследник фирмы «Джина»

В маленьком пыльном сквере близ рынка я вдруг слышу вкрадчивый голос, рассказывающий о том, сколь беспредельно милосердие всевышнего и как велика его готовность помочь всем нам — жаждущим, страждущим, заблудившимся в океане мирских страстей и наваждений. Голос источает серый репродуктор, подключенный к стоящему на скамейке магнитофону. Люди идут мимо по своим делам. Никто не обращает внимания на это магнитофонное бормотание, если не считать лежащего под скамейкой кота.

Постояв две-три минуты, я собираюсь отойти, но вдруг за моей спиной раздается вежливое покашливание. Оно исходит от белобрысого юного толстяка с тремя рыжими волосками на никогда еще не бритом тройном подбородке. Его голубые глаза излучают доброжелательство и сиюминутную готовность ответить на все обуревающие меня вопросы. Поймав мой взгляд, толстяк учтиво кланяется, улыбается и вежливо осведомляется.

— Какую веру исповедует сеньор: католическую?

Я отрицательно качаю головой.

— Значит, сеньор — баптист?

— Нет.

— Мусульманин?

— Нет.

— Да, понимаю: сеньор, вероятно, иудей?

— Нет, и не иудей.

Его глаза удивленно вылезают из орбит.

— Но кто же тогда сеньор?

— Неверующий.

Он с сожалением смотрит на меня и сочувственно вздыхает.

— Ничего… Я тоже был неверующим в детстве.

Это звучит, как если бы он сказал: «Не волнуйтесь: я тоже болел раком, но все обошлось».

— А вы — что: зарабатываете этим на жизнь? — спрашиваю я, кивая головой на магнитофон.

— Нет, что вы?! — на его пухлом лице появляется порыв благородного протеста. — Я это делаю из самых чистых побуждений.

— Для чего?

— Во имя служения господу нашему.

— Ну, а живете чем?

— О, мой папа — один из самых богатых людей нашего города. Может быть, вы видели вывески ювелирной фирмы «Джина»? Так вот это — наше «дело». То есть папино. Но потом, конечно, станет и моим.

— Понятно, — отвечаю я.

— А этим, — он кивает головой на магнитофон, — мы занимаемся здесь по субботам, а также по вторникам и четвергам.